Цвет фона: серебро розовый фуксия фиолетовый аква голубой оливковый зеленый известь желтый

Анатолий Николаевич Удинцев

РОЗЫСК

Повесть
(печатается в сокращении)

Художник А. Плаксин

---

ОГЛАВЛЕНИЕ:

Глава 1 Глава 2 Глава 3 Глава 4 Глава 5 Глава 6 Глава 7 Глава 8 Глава 9 Глава 10 Глава 11 Глава 12 Глава 13 Глава 14

---

Глава 1

        И з  д о к у м е н т о в:

ОРИЕНТИРОВКА

        Из исправительно-трудового учреждения совершил побег особо опасный рецидивист Рыбаков Николай Борисович, 29 лет, русский, уроженец города Каспийска, приговорен Каспийским областным судом к пятнадцати годам лишения свободы. Ранее судим дважды.

Приметы преступника:

        Рост высокий (182 см), фигура атлетическая, плотная, плечи покатые, глаза голубые, волосы черные с проседью. Особых примет нет.
        Преступник владеет приемами каратэ, хорошо водит автомобиль, может быть вооружен огнестрельным оружием.
        В случае обнаружения преступника просьба сообщить в ближайший орган милиции или в Управление исправительно-трудовых учреждений по телефонам...

        Первым сдал Ржавый. Он тащился сзади, постоянно проваливаясь в чавкающую болотную топь, и матерился.
        — Передохнем, Коля! Ну передохнем, а? Мочи же нет! — время от времени скулил он, но Рыбаков двигался не оборачиваясь, пружинисто перепрыгивая с кочки на кочку.
        «Ничего, шакал, до леса потерпишь, не сдохнешь! — без особой злобы думал Рыбаков. — А там чуток передохнем...»
        Он понимал, что Ржавого надо беречь — без такого, как он, проводника из этой глухомани одному не выбраться.
        «Ничего, ничего!.. Нам бы только это проклятое болото перейти, а там чащоба укроет! — подбадривал себя он. — Там, в тайге, для нас уже и вертолет не страшен — попробуй-ка угляди, если я под какую-нибудь елку загашусь! А пока ходу, Коля, ходу!..»
        Рыбаков чувствовал, что и сам уже здорово устал: ныли ноги, тянул спину рюкзак, нестерпимо хотелось упасть прямо тут же, на влажный мох, и замереть. Кромка тайги казалась совсем рядом, призывно маячила в дымке болотных испарений, но Николай знал наверняка, что ходу до нее еще добрых два часа.
        «Ничего, ничего, выберусь, — поправляя лямки рюкзака, думал Рыбаков, — не из таких передряг вылезал! Хоть на карачках, а доползу до трассы!»
        Ему вдруг вспомнилось, как еще несколько часов назад, отчаянно работая ногами, мчался напролом по тайге, а вдогонку ему, отсекая ветки на деревьях, хлестали автоматные очереди, и он в ярости заскрипел зубами.
        «Врете, гады! Свою свободу я дешево не отдам, не отдам! — психовал он. — Выберусь! Только бы Ржавый не подвел, к дороге вывел, а там...»
        Ржавый... Судьба свела их четырнадцать месяцев назад, когда после самого крутого в жизни Рыбакова приговора пошел он, как водится, по этапу. Без малого уже пять суток шлепала колесами по желтовато-мутной воде северной реки допотопная, времен Столыпина, плавучая тюрьма, а сколько еще будет длиться этот круиз, из арестантов не знал никто. И именно тогда, в вонючей, прокисшей от махорочного дыма камере, внимание Рыбакова привлек Алексей Селезнев, по кличке Ржавый. Природа наделила его кряжистой фигурой, крутыми плечищами и несуразно маленькой, словно предназначенной совсем другому человеку, головой. Рыжие волосы, круглое бабье лицо, густо обрызганное веснушками, голубые пуговки безразличных глаз. На первый взгляд — добродушный деревенский мужик. Но только на первый взгляд. Жесток был этот Ржавый, ох и жесток!..
        В один из промозглых вечеров, когда баржа покачивалась на якоре у берега, Ржавый почувствовал, что холодает, покряхтывая сполз с верхних нар, и, подсев к пожилому рецидивисту по кличке Полковник, потребовал у того бушлат. Полковник — в прошлом известный вор в законе, а теперь просто больной, издерганный тюремной жизнью человек, вскипел и отпустил в адрес «просителя» длинное и замысловатое ругательство. Но на Ржавого это не произвело впечатления. Он был сильней, а значит... Тяжело вздохнув, будто говоря: «Ну вот, опять... И почему это люди не хотят понимать меня по-хорошему?» — навалился на несговорчивого всей своей тушей и душил до тех пор, пока тот не захрипел и не потерял сознание. Спокойно, по-хозяйски стащив с лежащего бушлат, Селезнев влез к себе на нары и, накрыв ноги, неторопливо захрустел сухарями.
        «Кабан! У него же все повадки кабаньи! — подумал тогда Рыбаков, наблюдая за этой сценой. — И взгляд кабаний — тупой и злобный... Любопытный тип. Надо бы к нему хорошенько приглядеться, авось на что-нибудь сгодится...»
        Рыбаков всегда верил в судьбу. И она распорядилась, так, что в колонии они с Ржавым попали не только в один отряд, но и в одну рабочую бригаду.
        За долгие зимние вечера в камере, где все пять ее обитателей уже до тошноты изучили привычки и рассказы друг друга, в Рыбакове окрепла уверенность, что лучшего проводника в побеге, чем Ржавый, ему и искать не надо. Не проводник, а золото, недаром рыжий.
        Селезнев был из местных, исходил и изъездил с геологами и газовиками чуть ли не весь Тюменский север, с хантами-промысловиками охотничал, чего еще лучшего желать? Глуповат, правда... Ну да что с ним, в шахматы играть, что ли? Дурак не дурак, а в бригадирах ходит и народишко зоновский в крепкой узде держит. Чуть что не так — у Ржавого разговор короткий...
        До весны торопиться было некуда, и Рыбаков месяца три присматривался к Селезневу. Все обмозговывал, как его быстрее и надежнее приручить. А поступил он совсем просто...
        В один из зимних дней на лесозаготовительном участке, когда бригада собиралась к костру на обед, Рыбаков по пустяку придрался к Ржавому и жестоко избил его. Уделал, как бог черепаху. От резкого, отработанного мая-гири* в животе Ржавого что-то булькнуло, и только голубые пуговки глаз его успели удивиться, прежде чем он свалился в снег.
_______________
        * М а я-г и р и  и  м а в а ш и  (см. ниже) — приемы каратэ.

        Основательно отделав лежащего сапогами, Рыбаков вразвалочку направился к костру. «Шестерки» бригадира, сделав вид, что ничего особенного не произошло, пускали по кругу кружку с чифиром. Какое им, собственно, дело до чьей-то свары?.. Но как только Ржавый поднялся и двинулся на Рыбакова, гнилозубый карманник по кличке Шкода бросил своему хозяину остро отточенный топор.
        Лезвие уже сверкнуло в смертельном замахе, но Рыбаков нырком ушел в сторону и носком сапога провел боковой маваши в голову противника. Удар был страшен. Колени Ржавого подогнулись, и он, замычав, как раненый бык, вновь рухнул в снег. А Рыбаков, преодолевая в себе бешенство, нарочито неторопливо поднял топор, вразвалочку подошел к костру, пинком опрокинул на землю сжавшегося в комок Шкоду и, пробуя остроту лезвия пальцем, спросил:
        — Ну что, дешевки, еще желающие есть? Так... Не имеется, значит. Так вот, зарубите себе на носу, — постепенно распаляясь и срываясь на крик, говорил Николай, — если кто-нибудь, повторяю, хоть кто-нибудь, против меня тявкнет, того уже никакой Кулибин по частям не соберет! Все слышали?!
        Отсидев за драку в штрафном изоляторе, он вернулся в камеру и в первый же вечер снова жестоко избил Ржавого. Зажимая рукой расквашенный нос, тот долго и жалобно, словно побитый пес, скулил в своем углу. А когда все уснули, подполз к нарам Рыбакова и тихо загундосил:
        — Твоя, Коля, взяла, признаю... Давай больше бодаться не будем, ладно? Чё нам с тобой власть-то делить? Вместе бугровать будем, а? Ну как, согласен?
        — Пожуем — увидим, — неопределенно отозвался Рыбаков, — может, когда для дела и сгодишься... А пока не утомляй меня своей любовью, спать хочу! — не преминул съязвить он.
        Уснул Николай только под утро — все ожидал нападения со стороны Ржавого и его дружков. Но ни в эту, ни в последующие ночи попыток отомстить обидчику Селезнев не предпринимал, похоже, сдался.
        Мало того, бригадир начал откровенно раболепствовать перед Рыбаковым — угождал буквально во всем, чужую процентовку приписывал, делился лучшими кусками. А поделиться было чем.
        Каждый вечер перед концом работы подручные Селезнева расставляли на тропах лесоповала проволочные петли на зайцев. А по утрам бригадир лично снимал урожай — пять-шесть замерзших до каменного стука заячьих тушек. Для бригадира дичина готовилась, естественно, отдельно. И ел он не со всеми у костра, а в своем «личном кабинете» — будке цепоточки мотопил. Разделять трапезу теперь он приглашал только своего нового кореша — Колю Рыбакова.
        Иногда мяса было столько, что оно даже оставалось. Рыбаков как-то поинтересовался:
        — Слышь, Леха, сейчас-то у нас мяса завались, под завязку. А весной как? Будет добыча, или зубы на полку?
        — Весной — шабаш. Кончится лавочка, — со смаком обгладывая косточку, ответил Селезнев. — Зимой-то мороз косого с лежки поднимат. Лежит он себе под кустом — тиши-на-а-а кругом, ниче кругом не шелохнется! А тут, на тебе — бба-ббах! Сосна от мороза стрельнула, льдом ее снутри подрасперло. Вот косой с перепугу-то и летит сломя башку по тропке, пока в петлю не ткнется.
        — А весной как же быть? — поинтересовался Рыбаков.
        — А по весне, Коля, ружьишко надо. В аккурат в марте месяце у их, у зайцев-то, поразовка* начинается. Глупые делаются, ни хрена вкруг себя не видят — умрешь со смеху. Бывалоча за вечер по мешку этого добра набивал, а то и поболе! Да ты не веришь, чё ли? Ей-бо, не вру!
_______________
        * П о р а з о в к а (северный охотничий диалект) — брачный период у диких животных.

        — Верю, верю, успокойся. Ты другое скажи, а впрок мясца заготовить можно? Повялить, подсолить там или еще как?
        — Отчего нельзя? — сыто отвалившись к стене, ответил Ржавый. — Можно. Мясо-то лентами нарезать да на солнышке-то и подвялить. У нас в деревне так-то лосятину готовят впрок. Поди и зайчатину можно. А тебе на что?
        — Да так. Думка есть одна... — уклонился от прямого ответа Рыбаков. — Ты вот что, Леша, подвяль-ка этой зайчатинки побольше. Для дела скоро понадобится.
        — Ты чё, паря, никак, «на ход» собрался? — с удивлением глянул на него Селезнев. — Так ты ету химеру из башки-то выбрось! Одному отседа никак не выбраться. Верно говорю.
        — А зачем одному? Вот ты со мной и пойдешь, — как о чем-то решенном давно и бесповоротно спокойно сказал Рыбаков. — Вдвоем в тайге сподручнее. Или у тебя память короткая стала? Забыл, какое слово мне дал? Забыл? — угрожающе придвинулся он к Селезневу. — В июне уходить буду, решено.
        — Да нет, Коля, я ить не к тому... — промямлил ошеломленно Ржавый. — Помню я, помню...
        До «звонка» ему оставалось меньше шести месяцев, а тут на тебе, в побег уходить!
        — Дак ить июнь-то не время «на ход» идти! — все-таки попытался возразить Селезнев. — Голодновато в тайге-то, да и...
        — А это уже твоя голова пусть болит, где нам по пути магазин подломить! — оборвал его Рыбаков. — И не вздумай финтить! Не дай же бог, если только до кумовьев* базар наш дойдет — убью.
_______________
        * К у м о в ь я (жарг.) — оперативные работники колонии.

        Задумчив после этого разговора стал Ржавый. Даже с лица спал, осунулся. Зайчатины в общем котле резко поубавилось, и бригада на чем свет стоит материла контролеров, разнюхавших промысел Селезнева...
        Но Рыбаков был доволен — запасать мясо начали. Стал готовиться к побегу и он сам. Не ввязывался ни в какие зоновские свары, старался быть в тени. В передовиках, правда не ходил, но работал с охотой и каждое утро бегал по лесоповалу несколько километров, чтобы быть в форме. Иначе не уйти.
        А время шло. Тянулась бесконечная вереница дней, скучных и серых, как арестантские валенки. Но северная весна постепенно брала верх над зимой — днем солнышко начинало пригревать, снег в тайге набух и осел, обнажая кое-где рыжие пятна прошлогодней хвои. К полудню небо становилось такой пронзительной голубизны, что топор сам выпадал из рук, и Рыбаков устраивался где-нибудь на штабеле свежесрубленного сосняка и замирал, подолгу наблюдая, как легкие, насквозь просвеченные солнцем облачка пересекали пространство над контрольной просекой запретки. Густой смолистый запах разогретой хвои пьянил, будоражил кровь, неудержимо звал куда-то. Думалось о воле, о женщинах, которых он знал близко и которые были теперь фантастически недоступны.
        «Ты ж во Внукове билета не купишь, чтоб хоть раз пролететь надо мной!» — вспомнились Рыбакову слова из жалостливой арестантской песни про окурочек сигареты со следами помады, найденный на снегу безлюдной колымской тундры.
        «Неужели все кончено? — вдруг остро пронзила все его существо страшная мысль. — Неужели в моей жизни не будет ничего, кроме этой зоны, где и людей-то нет, а все одни рожи, рро-жи, ррро-жи!»
        Испытывая тошнотворный и едкий, как изжога, приступ злобы на прошлую жизнь, на все то, что с ним происходит сейчас, он вскакивал со штабеля, хватался за топор и в бешенстве принимался рубить сучья на поваленной сосне, вкладывая в каждый удар всю ненависть свою и тоску: «И-и-йях, и-и-и-йях, и-и-йяххх!» Соленый, едкий пот набегал со лба и застилал, резал глаза. Злость постепенно отступала, утихомиривалась, сменялась отупением. Он отшвыривал топор, обессиленно валился на землю и подолгу не мог прийти в себя...
        Да-а! Жизнь в колонии особого режима — не круиз на белом пароходе. Дни здесь тянулись уныло и однообразно. Но один из них — семнадцатое мая — Николай Рыбаков запомнил крепко.
        Как всегда, неподалеку от места его работы рычали трактора-трелевщики, громоздя на свои спины-щиты груды сосновых хлыстов, визжали бензопилы... Но вдруг в эти привычные звуки вошел острый, как комариный писк, сигнал опасности. Похолодев нутром, Николай обернулся и увидел огромную сосну, которая, мелко подрагивая стволом, с тяжким вздохом падала на него.
        В невероятном, почти акробатическом, прыжке Рыбаков рванулся в сторону. Но одна из толстых суковатых ветвей все же достала его, опрокинула навзничь, прижала к снегу. На какую-то долю секунды Николай потерял сознание. Придя в себя, быстро, ужом, выполз из-под сука, встал на ноги. Пошатываясь, подошел к посеревшему от страха вальщику и с маху въехал ему кулаком в лицо. Тот упал как подкошенный.
        — Говори, падла, кто научил? — заорал, ощерясь, Рыбаков.
        Вальщик, ошалело хлопая белесыми ресницами, слизывал кровь с разбитых губ и молчал.
        — Ну уж нет! Ты у меня сейчас заговоришь, собака! Ты мне всю правду выложишь! — разъярился Рыбаков и, рывком приподняв работающую мотопилу, занес мчащуюся на бешеных оборотах цепь над кадыком вальщика.
        — Ржавый, Ржавый велел, — завопил тот. — В карты, в карты я ему продулся, он и велел за долг!.. Ну не сам же я, не са-а-ам!!
        Рыбаков отшвырнул «Дружбу» и бросился к будке цепоточки, где вероятнее всего мог быть Селезнев. Но, пробежав несколько метров, остановился, наскреб пригоршню жесткого, кристаллического снега, умылся, до боли растер лицо. Это успокоило, он утерся носовым платком и, подойдя к будке, открыл дверь.
        — А, Кольша! Проходь, проходь. Посидим, чифирка замутим, побалдеем! — будто даже искренне обрадовался Ржавый. — Мне тут по случаю пачуха индийского перепала... Я мигом! — суетился он, пристраивая над гудящим пламенем паяльной лампы большую кружку на длинной проволочной ручке.
        — Тебе когда на волю? — без всяких предисловий, но почти ласково осведомился Рыбаков.
        — На волю-то? В июне, восемнадцатого. А чё?
        — А то. Я кое у кого узнавал — деляну эту через несколько дней закроют — лес кончается. Смекаешь?
        — Да и черт с ей, деляной. На новую перейдем. Что, без работы остаться боисся? Не боись — тайга-то эвва кака!.. Конца-краю нет. Давай-ка лучше чифирку глотнем — не какой-нибудь «грузин» пополам с палками, настоящая «индюшечка»!
        — Накрой кружку рукавицей, пусть запарится получше, — посоветовал Рыбаков и продолжил: — Разговор-то наш не забыл, Леша? Не забыл, не забыл — вижу. Ишь как побледнел!
        — Дык тут не только побледнешь... Тут и кое-чё другое наделать!.. Под верную пулю ведь тянешь, а у меня срок кончается...
        — Не дрейфь, я все обдумал. Никто по тебе из автомата шмалять не будет. Как освободишься, документы получишь, добирайся в эту деляну и жди меня. Двадцатого вечером, как нас с работы в зону повезут, я от конвоя сдерну. Через борт машины — и на ход. Силенку пока, слава богу, не подрастерял — пускай менты за мной в потемках погоняются!.. Доведешь меня до железки — через неделю десять кусков за работу получишь. Из рук в руки.
        — Сколь, сколь за работу-то? — заблестели глаза у Ржавого.
        — Десять тысяч, — подтвердил Николай. — И заметь, сам-то ты вроде как и ни при чем, чистый. А если на чем и завалишься — чеши, мол, Рыбаков под ножом держал, понял? Но коль ссучишься, не придешь сюда — со дна морского достану. У меня кенты на воле есть. Только свистну — вмиг кислород тебе перекроют.
        — А есть у тебя они?.. — после паузы спросил Ржавый.
        — Что? — не понял Рыбаков.
        — Ну ети.. Мани, мани?
        — Ты что, окабанел? Мне не веришь?! — чуть не задохнулся от гнева Николай. — Ты кому, мне, Рыбакову, не веришь? Да я только с одного Ташкента столько натряс, что весь зоновский забор оклеить можно! За каждый заход мы там по мешку денег брали — торгаши в Узбекистане богатые!.. И заметь, когда спалился, менты от меня и гривенника не добились, секешь? Все в надежном месте лежит, нас с тобой дожидается!
        — Ладно, ладно, Кольша, верю. Был на этапе базар про твои дела... Ладно, до железки я тебя выведу. Только с деньгами не оммани, прошу...
        — Сказал же — десять кусков твои. Я не жадный, Леша, себе еще накую, кооперативщиков сейчас до хрена. Только я и про другое думаю — чего тебе от меня откалываться, а? Будешь при мне вроде телохранителя, клянусь, ни о чем тужить не будешь! На юга бы вместе махнули! — соблазнял Ржавого Николай.
        — Хрена ли я там оставил... — буркнул в ответ тот.
        — Эх ты, мерзлота вечная! — покачал головой Рыбаков. — Житуху бы настоящую тебе показал. И какую — в полный рост!.. Море, солнышко, бабцы на песочке телеса подогревают — сказка! Соглашайся, а то так и сгниешь тут заживо. Не в зоне, так в болоте.
        — Слышь, Кольша, а почем там дома? — неожиданно заинтересовался Селезнев.
        — Смотря в каком месте. Чем ближе к морю, тем дороже... А тебе, собственно, зачем дом? При наших-то с тобой доходах любые хоромы вместе со всем культурным обслуживанием на сезон снимем.
        — Да я не про то. Понимашь, бабенка есть одна на примете. С одной деревушки мы с ей... Вот и подумываю, а не купить ли ей на югах каку-никаку избенку? Глядишь, свой угол у меня под старость будет.
        — Угол, говоришь? — переспросил Рыбаков, с откровенным любопытством разглядывая Селезнева. — Десять кусков для такой затеи, конечно, маловато — места-то курортные... Но коль надо — значит, надо, какой базар. Ссужу тебя деньгами, отслужишь потом. Идет?
        — Идет, Коля, идет! — схватился за эту идею Ржавый. — Все, что скажешь, для тебя делать буду...
        — Ну об этом позже, когда на Большую землю выведешь! — предупредил Рыбаков. — Ты, Леша, еще один уговор должен крепко запомнить. Чтобы ни одна тварь о наших с тобой понтах не знала, на время должны мы стать смертельными врагами. Да такими смертельными, чтобы вся зона про то гудела. А «граждане начальники» — само собой. Секешь?.. А когда понадобишься — позову. Обсудим все. Тихо, мирно, как сейчас. Все понял?
        — Как не понять? Понял... Да только кентуемся же мы с тобой, народишко-то об етем знат... Поверят ли, что кошка меж нас пробежала, а?
        — Поверят, Лешенька. Поверят, божий ты человек! — закипая злостью, ласково пропел Рыбаков. — Как не поверить, если ты сегодня велел мне сосной хребет перешибить?! Ну, что?
        — Я?! — даже поперхнулся Ржавый. — Да ты чё, Коля!
        — А то! — спокойно ответил Рыбаков и, взяв кружку, плеснул крутым кипятком ему в лицо.
        С тех пор поубавилось веснушек у Ржавого. После ожога кожа сошла неровными лоскутами и появились на его лице бело-розовые пятна. На всю жизнь отметины...

        ...Увлеченный воспоминаниями, Рыбаков оступился. Нога попала мимо болотной кочки, и он сразу же окунулся в трясину почти по пояс.
        Ржавый подошел к нему и подал свою длинную суковатую палку. Глаза их встретились.
        «Что, заботишься, шакал пестрый?.. Знаю, не обо мне, о доме для своей шлюхи печешься!.. Боишься, что под забором придется жизнь доживать? Ну, ну... Один хрен — на нарах лагерных твой конец будет!» — думал Рыбаков, выбираясь из бочажины.
        А вслух, по-приятельски подмигивая Селезневу, добавил:
        — Ну спасибо тебе, кореш! Отблагодарю при случае.
        И они снова зашагали к чернеющей кромке тайги, за которую уже начинал опускаться багрово-красный диск солнца.

Глава 2

        И з  д о к у м е н т о в:

СЛУЖЕБНАЯ ХАРАКТЕРИСТИКА

(И з в л е ч е н и е)

        За время прохождения службы в должности командира взвода прапорщик Волков Олег Николаевич зарекомендовал себя только с положительной стороны.
        Программу боевой и политической подготовки усваивает на «отлично». Морально устойчив, дисциплинирован, выдержан. В строевом отношении подтянут. Из личного оружия стреляет уверенно. Физически развит хорошо, имеет первый спортивный разряд по борьбе самбо. Заочно обучается на втором курсе юридического института. Взвод прапорщиков, которым он командует, на протяжении трех лет образцово выполняет служебно-боевые задачи, среди личного состава вверенного ему подразделения нет грубых нарушений воинской дисциплины.
        За успехи в службе, обучении и воспитании личного состава прапорщик Волков О. Н. имеет ряд поощрений, в том числе грамоту Министерства внутренних дел СССР. Награжден нагрудными знаками «За отличие в службе» первой и второй степени.

ПРЕДПИСАНИЕ

М и н и с т е р с т в о  в н у т р е н н и х  д е л  С С С Р

        Настоящее выдано, прапорщику Волкову Олегу Николаевичу в том, что он является начальником розыскной группы, выполняющей задачу по розыску и задержанию опасных преступников.
        Просьба ко всем партийным, советским, общественным организациям и гражданам оказывать всемерное содействие в выполнении возложенной на него задачи.
        Предписание действительно по предъявлении удостоверения личности.

Командир войсковой части
подполковник В. Н. Богатов

        — Товарищ подполковник! Начальники розыскных групп в количестве десяти человек по вашему приказанию построены! Командир взвода прапорщик Волков! — доложил командиру части плечистый подтянутый прапорщик в безукоризненно отглаженной полевой форме. Сделав два шага вперед, он четко повернулся кругом и замер со вскинутой к козырьку ладонью. От всей его ладной фигуры, румяного лица с аккуратно подстриженными светлыми усиками веяло здоровьем, энергией и молодой дерзостью.
        — Вольно!
        — Воль-на-а! — продублировал команду Волков.
        Подполковник Богатов оглядел строй и, заметно по-волжски окая, начал:
        — О том, что произошло ЧП — из колонии совершил побег особо опасный рецидивист Рыбаков, — вы уже проинформированы в деталях. Ваша задача — вылететь в батальон майора Абаяна и возглавить розыскные группы по направлениям, которые он определит на месте. Преступник должен быть задержан в кратчайший срок. В целях его обнаружения активно используйте помощь местного населения, охотников и рабочих нефтегазопроводов, а также геологических партий. Там, где имеются участковые инспектора милиции, установите с ними взаимодействие. При выполнении боевой задачи приказываю строго соблюдать социалистическую законность и меры личной безопасности. Вопросы есть?
        Прапорщики молчали.
        — Карты получили? — спросил подполковник, обращаясь к Волкову.
        — Так точно!
        — Тогда на аэродром. Вертолет уже ждет.

        Командир батальона майор Абаян, выслушав доклад Волкова, вышел из-за стола и энергично пожал ему руку.
        — Здравствуй, здравствуй! Оч-чень кстати прилетели. Что называется — подмога пришла вовремя! — поблескивая живыми черно-угольными глазами, сказал он. — Давай-ка сразу к карте, в обстановку врастать будешь... Смотри, вот здесь, в тридцати километрах от колонии, лесозаготовительный участок, откуда совершен побег. Делянка новая, ты в этом районе, наверное, еще не был?
        — Пока не приходилось, — подтвердил Олег. — А тут что — от основной узкоколейки новый «ус» протянули? Так?
        — Верно. Смотрим дальше. В сорока пяти километрах от ЛЗУ — речка Вогулка. Направление ее течения — строго на юг. Смекаешь?..
        — Да. Путь для бежавшего удобный.
        — То-то и оно! Если связать плот или просто идти пешком, придерживаясь реки как ориентира, то за трое-четверо суток можно добраться до поселка Ягодный. А там железнодорожная станция.
        — Товарищ майор, а устье Вогулки и Ягодный перекрыты? — поинтересовался Олег.
        — А ты как думаешь? Мы что, тут зря хлеб жуем? Сегодня с рассветом выслал туда розыскные наряды на моторных лодках. Ягодный соседи со вчерашнего дня перекрыли — Богатов распорядился. А твоим хлопцам задача будет такая — поиск по вероятным направлениям движения бежавшего преступника. Ищите следы ночевок, проверяйте охотничьи избушки, участки сбора смолы-живицы. Уяснил?
        — Так точно, уяснил. Похоже, товарищ майор, маршрутики будут не из легких — сплошные топи да тайга. И район розыска вырисовывается — будь здоров. Пожалуй, не меньше территории Франции...
        — Вместе с Бенилюксом! — вставил Абаян. — Разгуляться есть где.
        — Товарищ майор, а что-нибудь дополнительное по личности преступника удалось установить?
        — Оперчасть работает, обещали кое-что сообщить. Но совершенно определенно могу сказать — Рыбаков тип опасный, смелый и дерзкий до необычайности. И физически развит здорово. Как только он через борт грузовика сиганул, колонна машин тотчас остановилась, организовали сразу преследование, а вот достать его не сумели — скоростью взял. Но какой бы он рекордсмен ни был — надо найти и задержать его во что бы то ни стало.
        — И как можно быстрее, — добавил Волков. — Пока он других бед не натворил!
        — Ну что, командир, давай людей по маршрутам распределять будем, время-то идет, — спохватился Абаян. — Сделаем так: я маршрут называю, а ты мне фамилию старшего... Солдат за ними прямо на плацу закрепим. Там весь мой последний резерв — сорок три человека. Кстати, как у твоих прапорщиков с пайком?
        — На трое суток, товарищ майор.
        — Маловато будет. Идешь в тайгу на день, а харчей бери на все десять. Так, кажется, местные охотники говорят?.. Получите еще по две суткодачи — я распоряжусь.

        Расстановка старших групп по маршрутам уже подходила к концу, когда в кабинет вошел начальник штаба батальона капитан Мотуз.
        — Новость есть, товарищ майор! — прямо с порога начал он. — Из стойбища Собянинские юрты по рации сообщили — видели двоих неизвестных на болоте. Бригадир охотников сообщил.
        — Ого, это же почти в сотне километров от нас! — удивился Абаян. — Подожди, подожди! А при чем тут двое? У нас же только один сбежал — Рыбаков? Ну-ка, ну-ка, выкладывай все по порядку — кто видел, где, когда, при каких обстоятельствах...
        — Видел охотник-манси. Фамилия его Куземкин. Он ночевал в охотничьей избушке, а поутру в стойбище возвращался. Насколько я понял, шел он просекой, по которой в прошлом году газовики трубы возили... Ну и на болоте Падынская янга двоих человек заметил.
        — Подожди, Виктор Павлович, а одежда? Как эти люди одеты были? — заторопил начальника штаба Абаян.
        — Бригадир говорит, не разглядел этого Куземкин. О побеге-то он узнал только в стойбище, поэтому особого внимания на них не обратил. Думал, геологи ходят.
        — Нет сейчас в этом районе никаких геологов! Я звонил в геологоразведочное управление, не посылали они туда партии! — возразил комбат. — Двое... Интересно, кто такие, а?.. А ты, Волков, что по этому поводу мыслишь?
        — Думаю, преступник мог какого-нибудь охотника заставить идти за проводника. Сам-то Рыбаков сугубо городской — тайги не знает.
        — Версия, конечно... — согласился майор. — В принципе реально. Пройти за полтора суток около ста километров, учитывая физические данные бежавшего — вполне реально. Тем более что его постоянно страх подгоняет... Непонятно другое — почему на север путь держит? Не к Белому же морю он пешком собрался!
        — Может быть, решил к Оби пробиваться? — подал голос Мотуз.
        — Почти тысячу километров по тайге, болотам и тундре? Даже если и проводника себе нашел — все равно самоубийство. А такие, как Рыбаков, доложу я вам, своей жизнью ой как дорожат, — не поддержал своего заместителя Абаян. — Но как бы там ни было, а сведения, полученные из Собянинских юрт, необходимо проверить. Какие будут предложения?
        В кабинете воцарилось молчание. Стало даже слышно, как за стенкой, у радистов, попискивает морзянка.
        — Послушай, Волков, а кто из твоей группы у нас еще не задействован?
        — Я и инструктор служебной собаки прапорщик Загидуллин.
        — Собачка как? Рабочая?
        — Так точно, товарищ майор. След шестичасовой давности берет.
        — Это хорошо... Вертолета, конечно, в моем распоряжении нет, а жаль, был бы как нельзя кстати, — задумчиво произнес комбат, слегка постукивая пальцами по столу. — Но выход, пожалуй, есть. Вчера командир части мне гусеничный транспортер «ГТС» прислал. Машина добрая, плавающая — ей любая топь нипочем... Бери-ка, Волков, этот «танк», своего инструктора с собачкой, шесть человек бойцов и жми на Падынскую янгу. Твоя задача — отыскать следы тех двоих, что Куземкин видел. Нужно отыскать их и установить личности.
        — Есть, товарищ майор!
        — Радиостанции подходящей мощности у меня для тебя нет — не обессудь! Ну да ничего, по леспромхозовским телефонам связь организуешь.
        — Так точно, товарищ майор, не впервой.
        — Ты вот что — прямо со штабом части на связь выходи. Так надежнее будет. Ну а остальное... Остальное, товарищ прапорщик, как говорят, сообразуясь с обстановкой!
        — Есть действовать сообразуясь с обстановкой! — вытянулся Олег.
        — А ты, Виктор Павлович, — обратился Абаян к начальнику штаба, — займись отправкой розыскных групп. Тщательно проверь оружие, экипировку. Тайга шутить не любит, сам знаешь!

        «Гетээска», отчаянно завывая вентиляторами, ползла по рыже-зеленому ягелю болота. Вдруг транспортер сильно тряхнуло, лобовые стекла залила грязная жижа. Двигатель взревел и смолк.
        — Похоже, в бочажину провалились, — предположил механик-водитель сержант Максимов. — Разрешите, пойду посмотрю что к чему? — спросил он у Волкова.
        — Действуй, сержант. Только в болото с машины не прыгай — провалиться можно.
        — Понял, товарищ прапорщик!
        Максимов рывком поднялся с сиденья и выбрался наружу через верхний люк кабины. Следом за ним вылез и Волков.
        После дремотного тепла машины сразу почувствовалась болотная сырость, пахнуло взбаламученной гнилью, а из моторного отсека — перегретым автолом. От движений сержанта и прапорщика «гетээска» слегка заколыхалась в воде бочажины. Волков похлопал рукой по брезентовому тенту пассажирского отсека и громко спросил:
        — Сержант Федоров! Ну как вы там? Живы?
        — Все нормально, товарищ прапорщик! — высунулась из отсека голова сержанта. Федоров был без пилотки, и Волков обратил внимание, что его соломенные волосы густо забрызганы грязью. — Черпанули через борт водички, правда... Но мы ее сейчас банками вычерпаем!
        — Погодь-ка суетиться, пехота! — перебил его Максимов. — Давайте-ка все по местам! Попробую назад сдать, может, и выберемся...
        Заревел двигатель, вентиляторы погнали вверх мощные струи горячего воздуха. Транспортер медленно пополз назад, но тут же натолкнулся на торфяной край бочажины и беспомощно забарахтался, взбаламучивая гусеницами болотную жижу.
        Максимов выключил зажигание и, откинувшись на спинку сиденья, вытер лоб тыльной стороной перепачканной в автоле ладони.
        — Шабаш, приехали! — мрачновато заключил он. — Дергаться взад-вперед — только бензин понапрасну жечь.
        В кабине стало тихо, только одинокий комар ошалело бился о стекло, да было слышно, как в пассажирском отсеке приглушенно шкрябают по днищу корпуса консервные банки — солдаты вычерпывали воду.
        — Ну, что делать будем, механик? — вглядываясь в усталое, перепачканное мазками машинного масла лицо сержанта, спросил Волков.
        — Надо бы сосенку длиной три-пять метров. На траки гусениц закрепим две серьги из цепей, просунем в них сосенку — и вперед. Бревно будет опираться на края бочажины, и мы выскочим.
        — Все это хорошо, конечно, но до сосенок-то еще добираться надо, — в раздумье произнес Волков. — А кругом топь, до кромки тайги километров пять. Не меньше трех-четырех часов провозимся. Эх, как же это тебя, Максимов, угораздило? — укоризненно покачал он головой. — Задача срывается...
        — Ну не нарочно же я, товарищ прапорщик! — обиделся сержант и стал выбираться из кабины. — Раз виноват — сам за бревном и пойду. Только еще одного человека в помощь дайте: одному не унести.
        — Возьми сержанта Федорова, он покрепче остальных будет.
        — Есть взять Федорова! — повеселел водитель, скаля в улыбке ровные белые зубы. — Эй, пехота! — зычно крикнул он в пассажирский отсек. — Сержанта Федорова ко мне! Да быстра-а!
        — Чего это ты раскомандовался, товарищ тракторист? — парировал Федоров. — Мне не ты, Серега, а товарищ прапорщик начальник. Мое отделение в его распоряжение передано, между прочим.
        Фразу «мое отделение» сержант подчеркнул особо, со всей солидностью, на которую только способен воинский начальник в восемнадцать лет.
        — Разговорчики, товарищ сержант! Будете наказаны — комель потащите. Поразвиваетесь физически! — беззлобно пробурчал Максимов, извлекая из лючка кабины двуручную пилу и топор.
        — Эй, начальники, хорош! — прервал их шутливую перебранку Волков. — Побалагурили, и будет! Сержант Федоров, передайте автомат мне, пойдете с Максимовым за бревном.
        — Есть! — звонко ответил тот и, привстав на кромке заднего борта, приготовился к прыжку, выискивая глазами место понадежнее.
        — Отставить прыгать!! — крикнул Олег, но опоздал. Сержант прыгнул, держа автомат в руке, и сразу же почти по пояс провалился в болото. — Не двигаться! — что было сил закричал Волков. — Слышишь!
        — Слышу, — заледенелым голосом тихо отозвался сержант. Он все-таки сделал попытку выбраться из трясины, отчего провалился еще глубже, но выполнить команду Волкова в конце концов сумел — выбросил вперед широко расставленные руки, намертво зажав в них ствол и приклад автомата.
        Олег выдернул из кабины свой рюкзак, рванул клапан кармана, где у него всегда находились самые необходимые в аварийных ситуациях вещи, выхватил свернутую в тугой моток парашютную стропу, на конце которой было привязано небольшое свинцовое грузило.
        — Держи! — крикнул он и, зажав конец стропы в руке, метнул клубок. Словно лента серпантина, стропа развернулась и легла у головы сержанта.
        Только сейчас заметил Волков, какой отчаянный страх застыл в глазах Федорова, как посерели его губы.
        «Напугался парень, — машинально отметил Олег. — Главное, чтобы он не начал барахтаться — тогда конец, не успеем помочь!»
        — Федоров, голубчик, только не шевелись, — ласково попросил Олег. — Договорились? А теперь совсем тихонько освободи правую руку и вяжи стропу за автомат. Потихоньку, потихонечку...
        Наконец сержанту удалось сделать то, о чем просил его Волков.
        — Ну вот и молодчина! Вот и порядок! — обрадовался Олег. — Сейчас мы тебя в два счета вытащим!.. Ну-ка, хлопцы, — передал он конец стропы в чьи-то руки в пассажирском отсеке, — беритесь покрепче и по моей команде все разом... Рр-аз, дваа-а, три!
        Стропа натянулась, автомат в руках Федорова слабо шевельнулся, но тело его трясина не отпустила.
        — Не получается что-то, товарищ прапорщик! — с надеждой глядя снизу вверх на Волкова, пожаловался сержант.
        — Ничего, ничего! — подбодрил его Олег. — Не выходит, так мы сейчас что-нибудь новое придумаем. Мужики мы с тобой или нет?
        Взгляд его наткнулся на конец деревянной решетки, лежащей на дне отсека.
        — А ну-ка, гвардейцы, — обратился Олег к солдатам, — выкидывайте решетку за борт!
        После некоторой возни в отсеке решетка легла на кочки, Волков, спустившись с тента, осторожно встал на нее, придерживаясь руками за борт транспортера. Решетка слегка загрузла под его тяжестью, но не провалилась.
        — Подавайте и вторую! — скомандовал Олег.
        До вытянутых рук сержанта вторая решетка не достала всего несколько сантиметров. Тогда Олег осторожно лег на нее и подполз к Федорову. Смахнув с его лица обнаглевших комаров, Волков ободряюще подмигнул ему и, вытянув правую руку, нащупал в болотной жиже поясной ремень сержанта, намертво вцепился в него.
        — Ну давай, ползи потихоньку ко мне! Не бойся! А вы, хлопцы, тяните дружнее!
        Стропа натянулась. Олег рывками дергал ремень и пятился назад по решеткам. После нескольких неудачных попыток Федорова все же удалось вытащить. Посиневший, лязгающий в ознобе зубами, сидел он на скамейке и разглядывал свои грязные босые ноги — сапоги его остались в трясине.
        — Эх, съест меня старшина за сапоги, — убежденно шептал он. — Только недавно новые выдал...
        — Да брось ты, друг, какие сапоги? — затормошил его подсевший Максимов. — Я тебе свои отдам, тоже новые — у меня с собой резиновые есть... Как же это ты, пехота, а?
        — И сам не пойму... Вроде на кочку прыгал, а под низом вода оказалась... Ох и холоднющая же! Бр-р-р! — затряс он головой.
        — Тебе бы, братуха, погреться сейчас надо, — с участием сказал водитель. — А ну-ка давай, вылазь наверх! Подсадите его, ребята! — засуетился он. — Давай, располагайся, сейчас двигатель запущу, ты у меня на решетках вентиляторов вмиг согреешься и обсохнешь! Эх, пехота, пехота... — сокрушенно покачал головой Максимов.
        Олег сидел молча и безучастно. До него только сейчас начинало доходить, чем все могло кончиться. После нервного напряжения наступила разрядка, и он никак не мог унять противную дрожь в руках.

        В экспедицию за спасительным бревном Волков решил пойти сам, взяв с собой только Максимова.
        Шли осторожно — впереди Олег, ощупывая ногой обманчивую толщу ягеля, за ним, ступая след в след, механик-водитель. Для страховки они обвязались концами парашютной стропы. Прокладывая дорогу, Олег старался избегать сочно-зеленых участков мха — под ними чаще всего оказываются бочажины.
        Шли почти два часа. Но вот наконец зыбун кончился, и путники выбрались на влажный желтоватый песок, густо устланный облетевшей хвоей. Толстые стволы сосен, подсвеченные лучами заходящего солнца, отливали медью. Кроны их тревожно и тяжко вздыхали под порывами ветра. Где-то совсем близко деловито постукивал дятел.
        Олег присел на ствол поваленной сухары, с трудом стащил прикипевшие к ногам сапоги, размотал портянки.
        — Садись, танкист! Передохнем малость, перекурим, — пригласил он Максимова.
        Сержант опустился рядом, достал из кармана комбинезона замасленную пачку «Примы», протянул Олегу.
        — Угощайтесь, товарищ прапорщик. Земляцкие — мать недавно посылку прислала. Мы под Курском живем, райцентр Солнцево. Может, слышали?
        — Нет, не приходилось.
        — А вы сами откуда будете, товарищ прапорщик?
        — Я почти местный, со среднего Урала. Есть такой город в Свердловской области — Ирбит. Не слышал?
        — Ирбит знаю, там еще завод мотоциклетный. У нас с батей тоже свой «Урал» есть. Отличная машинеха, особенно для села.
        — Вот как раз на этом мотоциклетном я до армии и работал — двигатели на конвейере собирал, — пояснил Олег.
        Некоторое время они молчали, вглядываясь туда, где приземистым грязно-зеленым жуком виднелась «гетээска».
        — Ну что, служба? Подъем? — первым нарушил молчание Волков. — Пока еще светло, пойдем поищем ту квартальную визиру, по которой зимник проходил. А сосенку спилим на обратном пути, это недолго.
        Он туго навернул портянки и, натянув свои видавшие виды резиновые «бродни», предупредил сержанта:
        — Пилу здесь оставь — не нужна будет. А автомат возьми на изготовку — мало ли что... Я впереди пойду, ты за мной метрах в семи.
        — Есть! — сразу посерьезнел водитель и перекинул через плечо ремень своего «акамээса».
        Через несколько минут ходьбы они наткнулись на довольно глубокую, поросшую рыжей осокой колею.
        — Что за техника тут ходила? — негромко спросил сержант. — Больно уж колея глубокая. Может, «ГТТ»?
        — Да нет, не похоже. Скорее всего, «Ураганы» плети газопровода возили. Это, видать, еще по весне было, по снегу — видишь, отпечатков протектора нигде нет.
        Чтобы убедиться в правильности своего предположения, Волков сделал еще несколько шагов, внимательно осматривая колею, время от времени пригибаясь и раздвигая руками сухую осоку. Неожиданно он заметил в траве окурок. Это была тонкая «байкалинка», из того сорта дешевых папирос, который в народе метко прозвали «гвоздиками».
        Олег присел на корточки, поднял окурок, повертел его в руках и удивленно присвистнул.
        — Что там такое? — поинтересовался Максимов, подходя ближе.
        — Да вот, окурочек... И что интересно — брошен он совсем недавно — часов десять — двенадцать назад.
        — Охотник, наверное, шел, — предположил сержант. — А почему вы решили, что окурок брошен недавно?
        — Ничего хитрого. Дождя сегодня не было?
        — Нет, — согласился Максимов.
        — Обрати внимание, Сергей, как гильза влагой набухла. А табак и вовсе раскис. При этом земля и трава вокруг совершенно сухие. Какой вывод напрашивается?
        — Значит, роса?
        — Верно. Только роса утром бывает, а сейчас дело к вечеру. Вот так я давность и определил... Давай-ка следы ног поищем!
        Через несколько шагов они наткнулись на заболоченную низинку. Плотный черный ил хорошо сохранил две пары следов — одну от кирзачей примерно сорок второго размера, вторую — размера на три побольше, с характерной елочкой литых резиновых сапог.
        — Который в резиновых, — видать, мужик здоровущий, — покусывая сухую травинку, сказал сержант. — След глубоко вдавливается. Наверное, охотники тут ходили, больше некому.
        — Возможно, — согласился Волков. — Возможно, и охотники. Но все надо проверять. Если бы мы заранее уточнили в колонии, какие папиросы могли быть у бежавшего, легче было бы судить — охотники тут ходили или Рыбаков путешествовал. Эх, связь нужна...
        — А леспромхозы какие поблизости есть? — спросил механик-водитель. — Оттуда бы и связались.
        — Ближайшая деревня, Сергей, в семидесяти километрах отсюда. Глухарной называется. Так что, механик, выход один — ехать по этим следам до деревни. Там все и уточним.
        — Правильно, товарищ прапорщик, — поддержал его Максимов. — Если это охотники, то чего им от нас прятаться? Может, и подвезти еще попросят, по пути ведь...

        — Возвращаемся, — принял решение Волков. — Надо нам с тобой поторапливаться — с бревном-то по болоту мы не идти, а ползти будем...
        Было уже далеко за полночь, когда наконец удалось вызволить транспортер из бочажины. Ревя двигателями и распугивая светом фар обитателей тайги, облепленная грязью «гетээска» ходко катила по просеке, с маху влетая в бесконечные лужи и болотины.

Глава 3

        Просека, по которой ехал Волков со своей группой, вполне могла бы подойти для испытаний тяжелых танков. Ее, по-видимому, готовили зимой, по большому снегу, оттого-то она и изобиловала таким множеством пней высотой до полуметра. Измученный вконец, Максимов беспрестанно манипулировал рычагами фрикционов, чудом ухитряясь не посадить днище транспортера на эти «надолбы». Но попадались преграды и посерьезнее. Уже несколько раз «гетээска» останавливалась перед перегораживающими просеку стволами, которые, вероятно, повалила буря. Их перепиливали, а затем вручную растаскивали на обочины. Часто эту работу приходилось делать стоя по колено в воде, солдаты промокли до нитки, но никто не роптал, не жаловался.
        «Повезло мне, — подумал Волков, — настоящие ребята попались, не маменькины сынки! Приедем в деревню, надо будет организовать им хотя бы мало-мальский отдых, а то завтра будут с ног валиться».
        Везло ему пока и в другом — неизвестные в сапогах с просеки не свернули, их следы постоянно угадывались в желтом свете фар.
        «Значит, скоро догоним. Догоним, и все сразу станет ясно! — подбадривал себя Олег, борясь с наваливающейся дремотой. — А из Глухарной свяжусь со штабом и доложу».
        Проснулся он от ощущения непривычной тишины.
        Светало.
        Повернул голову — Максимова в кабине не было. Волков открыл верхний люк, приподнялся и увидел, что механик копается в моторном отсеке.
        — Что там стряслось? Бензин?
        — Горючка-то пока есть, товарищ прапорщик, хотя и не больно густо... Тут хуже дело — ремень генератора лопнул! Видно, заводской дефект. То-то, я смотрю, амперметр подзарядку не показывает!
        — Запасной ремень есть?
        — Дефицит!.. — вздохнул Максимов. — Но вы не волнуйтесь, думаю, в деревне разживемся — от «ГАЗ-53» подходит...
        — До Глухарной, мой дорогой, еще дотянуть надо! — недовольно возразил Олег.
        — Дотянем. Я ремень медной проволокой сшил. Километров десять — пятнадцать, думаю, выдюжит, — успокоил его сержант, усаживаясь за рычаги.
        Но до деревни все-таки не дотянули.
        Она уже виднелась с просеки, оставалось только пересечь небольшой увал, но двигатели засбоили, и Максимов, прижав правый фрикцион, загнал транспортер в кусты.
        Чертыхнувшись, Олег вылез из кабины.
        — К машине! — скомандовал он. — В одну шеренгу становись! Сержант Федоров, проверить оружие, снаряжение, доложить!
        — Есть!
        Последним из транспортера выпрыгнул прапорщик Загидуллин со своей огромной чепрачной масти овчаркой. Он отстегнул от ошейника собаки карабинчик и весело крикнул:
        — Гулять, Дик, гулять!
        — Как настроение, чекисты? — спросил Волков у стоящих в строю.
        — Товарищ прапорщик, оружие, боеприпасы, снаряжение в отделении налицо! — отрапортовал Федоров. — Настроение бодрое! Шинели вот только надо бы в порядок привести — перемазались все как черти, — добавил он уже не по-уставному.
        — Хорошо, — согласился Волков, — назначьте одного наблюдателя за местностью, остальным — десять минут на приведение себя в порядок. Рразой-дись!
        Подбежал нагулявшийся, а потому веселый Дик. Позвякивая кольцами ошейника, он шумно встряхивал свою подмокшую от утренней росы шубу. Мелкие капельки воды с его шерсти летели Олегу прямо в лицо.
        — Равиль! Да уйми ты своего кобеля! Уйди, Дик! Ффу!!
        Но овчарка, услышав кличку, подняла на него свои умные глаза и вдруг взгромоздила передние лапы на грудь Волкова. Если бы Олег не стоял вплотную к борту транспортера, то вряд ли устоял бы на ногах. А собака, повизгивая от возбуждения, уже тыкалась своим холодным и мокрым носом ему в лицо. После прогулки от Дика особенно остро пахло псиной.
        — Ну, ну! Хар-роший, хар-роший ты зверь! — поглаживая овчарку за ухом, приговаривал Олег. — Откормили мы тебя на свою голову... Ну пусти, кому говорю, пусти! Раздавишь же!
        Но хитрющий пес был не так уж бескорыстен, и его неожиданная любовь к Волкову объяснялась совершенно банально. Он добирался носом до нагрудного кармана комбинезона, где у Олега лежал аварийный запас — три плитки гематогена.
        — Нет уж, дружок, извини, самому нужно! — рассмеялся Волков, пытаясь оттолкнуть пса. Дик глухо, но беззлобно рычал, пугая Олега, и энергично дергал зубами за клапан кармана.
        — Ах ты разбойник! Равиль, убери своего помощника, пока он меня действительно не ограбил!
        — Фу, Дик! Сидеть!
        Пес, как показалось Волкову, какое-то мгновение смотрел на него с совсем человеческой укоризной: «Тоже мне, друг называется», потом выполнил команду и демонстративно повернул в сторону от Олега свою лобастую голову.
        — Загидуллин, давай-ка след тех двоих проработаем. Начни с просеки: здесь почва твердая — видимых следов нет.
        — Есть, командир!
        Выбежав с просеки, Дик уверенно потащил инструктора в направлении деревни.
        — Сержант Максимов, рядовой Сартания! Остаетесь для охраны транспортера и наблюдения за местностью. Связь со мной по радиостанции. Отдыхать пока запрещено. Старший — сержант Максимов! — поставил задачу Волков. — Сержант Федоров, выдайте им одну «триста девяносто вторую»*. Остальные за мной.
_______________
        * «Т р и с т а  д е в я н о с т а  в т о р а я» — малогабаритная УКВ радиостанция «Р-392». (Дальность связи — до 10 км.)

        До деревни оставалось метров восемьсот, когда Дик неожиданно потерял след. Это произошло на паскотине, отгороженной от тайги жердевым забором и испещренной следами коровьих и овечьих копыт. Загидуллин сделал несколько попыток поставить овчарку на след, но Дик вел себя странно — шерсть на нем вставала дыбом, он упрямился и даже огрызался на хозяина. Так продолжалось минут пятнадцать.
        — Все, командир, работать не будет! Я его характер знаю! — утирая пот со лба, сокрушенно вздохнул Загидуллин.
        — А в чем же дело?
        — Черт его знает. Скорее всего, устал. В «гетээске» он, считай, одним бензином да выхлопными газами дышал. Для людей-то тяжело, не то что для собаки... А может, и мишка здесь недавно ходил, — предположил он. — Ишь как шерсть-то на Дике вздыбилась...
        — Ладно. Выдвигаемся в деревню, — принял решение Волков.
        ...Глухарная была уже хорошо видна. Стояла она на угоре, отчетливо просматривались ее потемневшие от времени и дождей рубленые избы. В лучах начинающего подниматься солнца подслеповато поблескивали окна. Чернели вскопанные огороды, по правую руку от деревни в распадке синела разлившаяся река. На крутом берегу угрюмо замер черно-зеленый кедрач. Было совсем тихо, только в воздухе позванивали комары.
        Вдруг в деревне хлобыстнула пулеметная очередь тракторного пускача и приглушенно запыхтел, забулькал дизель.
        «Эге! Похоже, техника имеется! — повеселел Олег. — Может быть, с ремнем генератора что-нибудь придумаем!»
        Едва группа Волкова поравнялась с крайними избами, как ее злобно и разноголосо облаяла невесть откуда взявшаяся свора деревенских собак. Волков резким движением нагнулся и схватил валявшуюся на земле суковатую палку.
        — А ну, пошли отсюда! — замахнулся он на собак. Те бросились врассыпную, но через несколько секунд принялись лаять с удвоенным остервенением.
        — Бесполезная затея, Олег! — улыбнулся Загидуллин. — Они Дика за волка принимают, вот и бесятся...

        У дома с веселыми светло-голубыми наличниками и здоровенной цифрой 16 на скате крыши Волков подал группе знак остановиться.
        — Слушай, Равиль, — подозвал он инструктора, — надо бы зайти. Видать по всему, лесник тут живет. Может, он видел тех двоих?
        Звякнула щеколда, и в воротах появился хозяин — сухощавый, седой, но еще крепкий старик. На вид ему можно было дать лет шестьдесят — шестьдесят пять. Одет он был в выцветшую ковбойку, солдатские галифе, на ногах — шерстяные белые носки и старенькие калоши.
        — Здравствуйте, хозяин! Солдат на постой примете? — обратился к нему Волков.
        — Здорово, здорово, коль не шутишь! — защищая ладонью глаза от солнца, старческим тенорком отозвался тот. — Афанасей Иванович Сюткин... Афанасей Иванович... Афанасей Иванович... — представлялся он, поочередно пожимая солдатам руки. — Учения у вас чё ли? Али беда кака случилась? — спросил лесник, жестом приглашая проходить во двор.
        — Беда, Афанасий Иванович. Побег. Из колонии сбежал опасный преступник. Двое суток уже прошло, а пока ни слуху ни духу! — ответил Волков, проходя во двор по узкому дощатому настилу.
        Они с лесником присели на аккуратный штабель ошкуренных бревен, закурили.
        — С оружием али как ушел-то? — деловито осведомился Сюткин.
        — Пока точно не знаем, но на месте побега финку обронил. Оружие для него сейчас не проблема — набредет на охотничью избушку — вот и ружья и припасы... Сами ведь знаете.
        — Так оно, так оно! — согласно закивал головой старик. — Вот ведь варнаки! Заработал себе срок, так и сиди свое, не рыпайся! Ан нет! И что проку? Поуськают по урманам-то, по болотинам, а все дале России-матушки не сбегут! Тьфу! — смачно сплюнул Сюткин. — Только сами намаются да бойцов вон намучают!..
        — Ну а в деревне у вас, Афанасий Иванович, чужих не было?
        — Рестантов, чё ли? Нет, паря, бог пока миловал. Чё здря говорить — давно тихо у нас. Правда в прошлом годе, аккурат под майские, телок пропал. Грешили на поселенцев — у их лесосека-то в пятнадцати верстах поюжнее Глухарной будет. Да ить кто знат, их грех не их ли?.. А так тихо.
        — Понимаете, какая штука, Афанасий Иванович! Когда мы по просеке от Падынской янги ехали, следы обнаружили. Как бы узнать, не из ваших ли кто ходил? Один был в кирзовых сапогах — сорок второй размер. У второго нога побольше — примерно сорок пятый, сорок шестой размер.
        — Не-е, не наши ето были, паря, верно говорю! — убежденно заявил Сюткин. — Нет у нас в деревне-то таких здоровенных мужчинов, чтоб сорок шестой на ноги наблочивать! Постой, разве в гости к кому приходили?.. Но коль надо, внучка моя быстро по избам-то сгонят. Катьша, Катьша-а! — громко позвал старик.
        В сенцах скрипнула дверь, и на крыльцо вышла девушка лет девятнадцати — двадцати в простеньком голубом платье, невысокая, крепко сбитая, в туфлях на шпильках и в немодных белых носочках.
        — Здравствуйте! — тихо поздоровалась она и тотчас же, испуганно ойкнув, исчезла за дверью.
        Причиной столь поспешного отступления был Дик, который, завидев девушку, шумно вскочил на ноги и стоял теперь в напряжении, наклонив набок голову и вывалив арбузно-розовый язык.
        — Сынок, ты бы убрал своего волкодава в стайку-то! — попросил лесник. — Привяжи от греха подальше.
        Загидуллин, сокрушенно покачал головой и увел овчарку в сарай, привязал к кованой скобе.
        — Выходь, Катьша! Выходь, выходь, не бойся! — позвал Афанасий Иванович внучку.
        Осторожно скрипнула дверь, вышла Катя, спустилась по приступкам, подошла к деду. Она чувствовала на себе изучающие взгляды солдат и от смущения не знала, куда деть руки, все прятала их за спиной.
        — Слышь-ко, внуча, тут робята варнака одного ловят, пособить, однако, надо. Беги к бригадиру, Харитоновым, Неклюдовым, Савиных — в общем, к тем, у кого в семьях-то мужики взрослые есть. Порасспрашивай хорошенько — не возвращался ли кто вчерась с Падынской янги да не было ли у кого в спутниках-то большущего мужика. Такого чтоб сорок последний на ногах-то имел... А бригадиру накажи, пусть сюда идет не мешкая. Военное начальство, мол, вызыват.
        — Сапоги резиновые, литые, подошва елочкой, — пояснил Загидуллин, не сводя с девушки восхищенных глаз. — Примерно сорок шестой.
        Девушка понимающе кивнула и пошла к воротам, гордо неся голову с толстой и длинной, ниже пояса, пепельно-русой косой. Выходя, она не прикрыла за собою калитку, и в ее проеме мгновенно возникло несколько детских мордашек.
        — Дяиньки солдаты, а атомат показете? — задал вопрос самый смелый и самый беззубый пацаненок.
        Афанасий Иванович встал, по-стариковски шаркая ногами, пошел закрывать калитку.
        — Цыц, мелюзга! — прикрикнул он на ребятишек, громко, но незлобно. — Потом, потом покажут и автоматы, и звездочек дадут. А счас — марш по домам! Бойцам-то с дороги поесть-отдохнуть надо.
        Сюткин захлопнул калитку, но через мгновение ребятишки уже расселись на заборе.
        — Уйдите с заплота, добром прошу! — топнул ногой лесник.
        — Да ладно, Афанасий Иванович, пусть сидят. Помогать нам будете? — обратился он к мелкокалиберной публике, оседлавшей забор.
        — Будем, будем! А чего делать, дяденьки солдаты?
        — Пока сидите смирно, вот сейчас перекусим, а потом скажем.
        — Эх, да чего это я, старый дурень, в избу-то вас не покличу? — хлопнул себя по коленям лесник. — Давайте проходите, проходите!
        — Спасибо, конечно, за приглашение, Афанасий Иванович, да только уж больно много нас, — отказался Волков. — Поедим здесь, на вольном воздухе, — сухой паек имеется.
        — Ну как пожелаете... А кашу али консервы какие подогреть, так это вон, на летней кухне можно, пожалте! Дровишки наколоты, этого добра у меня хватат... Картошек чугунок принесу... Молочка вот только нет, не обессудьте. Как моя старуха померла — коровенку-то продал...
        — Спасибо, отец! — поблагодарил Олег. — У нас все есть.
        — А ежели бойцам отдохнуть потребуется — сеновал у меня большой, милости прошу, — предложил Сюткин. — Нонче днем-то тёпло, на сеновале милое дело поспать!..
        «О сне пока говорить рановато, — подумал Волков, — а вот понаблюдать с сеновала за окрестностями...»
        — Сержант Федоров! — крикнул он. — Снимайте вещмешки, подогревайте на летней кухне консервы. На завтрак даю тридцать минут. Ефрейтор Ковальчук, возьмите бинокль — и на сеновал. Задача — вести наблюдение за подходами к деревне. При приближении людей со стороны тайги доложите мне. Ясно?
        — Так точно!
        — Дяденька командир, дяденька командир! — разом загалдели ребятишки на заборе. — А можно и нам в бинокль поглядеть? Мы мешать не станем!.. Разрешите, дяденька, мы смирные!..
        — Можно, Афанасий Иванович?
        — Да пусть их! Только, чур, со спичками не балуйте! — пригрозил лесник пальцем уже крадущимся мимо навострившего уши Дика пацанам. — А командиров все же попрошу в дом! — настаивал Афанасий Иванович. — Чем богаты, тем и рады!.. Я вам ушицы налью холодненькой, шаньги да пироги внучка вчерась пекла... Перекусите маненько, пока бригадир подойдет... У нас ведь тут вся власть и есть — бригадир да я, — пояснил словоохотливый старик.
        Когда в прохладном полумраке сеней Олег и Загидуллин сбрасывали рюкзаки, стаскивали с уставших ног сапоги, хозяин уже гремел посудой на кухне и о чем-то оживленно рассказывал.
        Высунув босые ноги на чисто выскобленном полу, Волков краем уха слушал его скороговорку, а сам думал, удастся ли достать в деревне ремень генератора и хотя бы немного бензина для «гетээски». И еще о том, как организовать связь со штабом части — он уже понял, что ни телефона, ни радиорелейки в Глухарной нет.
        «Конечно, горючее могут подбросить вертолетом, об этом Абаян говорил, — размышлял Олег, — но ведь сначала нужно каким-то образом сообщить свое местонахождение. Связь... Нужна связь!»
        Через час в избе лесника собралось почти все мужское население Глухарной. Начался «военный совет».
        — Тут, паря, и гадать неча — чужаки ходили! — убеждал Волкова Сюткин. — Сам посуди-ка, у нас в деревне и мужики-то помельче тех будут! Сорок шестой-то никто не нашивал...
        — Может, приезжие охотники за лосятиной пожаловали, — предположил бригадир Силантьев, коренастый и круглолицый мужчина лет сорока пяти в потертом летном кожане. — Только почему в деревню не заглянули? Вроде в деревню шли, а никто их у нас не видывал! Ребус получается!
        — Командир, честно говоря, и я ничего не понимаю! — признался только что вернувшийся с проработки следа Загидуллин. — Два раза след вокруг деревни обрезал — никакого результата. А свернуть тем двоим кроме как в топь, некуда было... Вот я и прикидываю — зачем нормальному человеку в болото лезть, когда сухая дорога рядом?
        — Николай Владимирович, — обратился Волков к бригадиру, — насчет ремня генератора мне все понятно — нет у вас в хозяйстве таких. Ну а с бензинчиком как? Поможете?
        — Дак помочь-то, оно, конечно, с полной душой, да нечем. Тебе в танкетку-то не десять литров надо...
        — Триста пятьдесят, Николай Владимирович.
        — Ну вот! А у меня всего-то литров сто, может, наберется... Для тракторных пускачей берегу. Так что уж не обижайся, мил человек, бензина я тебе не дам.
        — Да и сто литров для меня не выход, — согласился Олег. — Понимаете, нам горючку могут вертолетом подбросить, да как сообщить, где мы находимся?
        — Ты бы, мил человек, попробовал из Петрово по химлесхозовской рации связаться. У нас-то со связью беда, а в Петрово, это верст тридцать пять отсюда, радиорелейка имеется. Три раза в сутки они на связь с райцентром выходят. А с райцентра милиция с вашим начальством связаться может.
        — А как до этого Петрова добираться?
        — В большую воду-то можно на моторке. Но далековато водой-то, верст, однако, восемьдесят будет. Река-то вилят, спасу нет, — пояснил Силантьев. — А так — только по тайге пехом или на лошаденке. Прямик тут есть... Только без провожатого нельзя — повертки знать надо.
        Волков взглянул на часы. Было четверть десятого.
        — Аккурат успешь! — окутываясь клубами махорочного дыма, успокоил его Сюткин. — Проси, паря, у бригадира лошаденку, а в провожатые я тебе Катьшу снаряжу. Она в Петрово-то к подруге частенько поезживат...
        — Дать-то, конечно, можно, дело государственное... — почесывая рыжеватую щетину на подбородке, отозвался Силантьев. — Да только какую лошадь-то? Все в разгоне. Разве Орлика?
        — Да ты что, Кольша, сдурел? Сбросит еще парня-то! — забеспокоился лесник. — Почитай, с прошлого лета под седлом не хаживал!
        — Дак больше-то и дать нечего, — развел руками бригадир, — не на клячу же водовозную седло прикажешь наблочивать!
        — Так оно, так оно, — согласился Сюткин. — А ты, паря, того... Верхами-то езживал ли?
        — Езживал, езживал! — подначил, рассмеявшись, Загидуллин. — Командир у нас перворазрядник по мотогонкам, неужели с мерином не справится?
        — Если бы мерин... — вздохнул бригадир.
        — Вообще-то раньше мне доводилось, — боясь, что ему не доверят коня, заторопился Олег. — Даже в ночное с ребятами ездил!
        — И все-таки, что это за зверь такой, ваш Орлик? — заинтересовался Загидуллин.
        — Орлик-то? — переспросил бригадир. — Орлик, мил человек, — жеребец буденновской породы. Ране-то на нем призы на областном ипподроме на скачках брали. А как, стало быть, для спорту остарел — на расплод прислали, для племени.
        — Что будем делать, Равиль? — после некоторой паузы спросил Волков. — Наверное, тебе придется ехать.
        — Не-е, командир! Уволь! — отчаянно замотал тот головой. — Я в этом деле без всякого понятия! У нас в Казани я лошадей только на ипподроме и видел... Да и псиной я пропах насквозь! — ухватился инструктор за удачную мысль. — Забьет же меня жеребец копытами, как волка какого-нибудь! Разве тебе небоевые потери нужны?
        — Так оно, так оно, — дымя самокруткой, поддакнул лесник.
        «Где же выход? — задумался Олег. — С одной стороны, покидать группу без разрешения командования нельзя. С другой, позарез нужна связь! Послать в Петрово кого-нибудь из солдат? Но доложить обстановку в штаб, согласовать дальнейшие действия, добиться, чтобы прислали горючку... Нет, это я должен сделать только сам. На меня же Абаян надеется, ждет результата! Значит...»
        — Ну что, товарищи? — встал Волков из-за стола. — В Петрово поеду я. Загидуллин, остаешься за меня. Днем держи пост наблюдения на сеновале, а на ночь выставляй парный патруль по деревне и два дозора на подходах к ней. И еще раз попробуй поискать след тех двоих, постарайся, определи мне хотя бы направление, куда эти неизвестные пошагали. Вдруг один из них Рыбаков?
        — Есть, командир, понял! — поднялся со скамейки Загидуллин.
        — Ребятам днем поспать дай, поочередно, конечно. Ночью всех, включая механика-водителя, — на службу. Уяснил?
        — Так точно. Все будет в порядке, командир.
        — Да, кстати, Николай Владимирович, — обратился Олег к бригадиру, — транспортер наш надо бы в деревню отбуксировать. Трактор дадите?
        — Какой может быть разговор, мил человек? — удивился Силантьев. — Пригоним и на тракторную стоянку определим.
        — Вот и отлично! — улыбнулся Волков. — Тогда что ж? Идемте знакомить меня с вашим Орликом. Может, не так уж и страшен черт, как его малюют?!
        — Так оно, так оно! — ответил за Силантьева лесник и, нахлобучив на голову заячий треух, первым засеменил к выходу.

Глава 4

        День выдался теплый, солнечный, но к ночи небо затянулось тучами, остро дохнуло холодом.
        В деревне взревел на повышенных оборотах дизель и смолк. Разом погасли огни в домах.
        — Кабы дождя не надуло, а то и снега... Поморозим тогда сопли-то! — мрачно произнес Ржавый, оглядывая небо. Он потянулся было за котомкой с сухарями, но Рыбаков остановил его:
        — А ну, хорош жрать, кишка твоя ненасытная! Может, через пару дней эти сухари нам жизни стоить будут! Еще неизвестно, возьмем мы этот магазин или нет.
        — Чево ето неизвестно? — обиженно засопел Ржавый. — Впервой, чё ли? Сказал — ломану, значит, ломану... Электричества-то в деревне нет, значит, — никакой сигнализации... А перед делом, Коля, мне завсегда похавать надо, а то икота нападает! — посетовал он и, осмелев, снова потянулся к котомке. Потянулся, а сам с Рыбакова глаз не спускает...
        — Да ладно уж, жри! — махнул рукой тот, достал из кармана нож, нажал кнопку. С хрястом описало полукруг длинное узкое лезвие, сработанное зоновским умельцем из обломка циркулярной пилы. Потом он достал из котомки последний кусок вяленой зайчатины и располосовал его. Мясо было сладко-соленым и сильно отдавало затхлостью, но Рыбаков старался об этом не думать. Это была пища, в ней заключалась сейчас жизнь, а жизнь ему еще ой как нужна... Нет, не то жалкое существование, которое он влачит, а сытая полнокровная жизнь, которая уже совсем близко, до которой остался один рывок! И он, Рыбаков, пробьется к этой жизни. Пробьется! Но теперь будет умнее. Зачем повторять ошибки, за которые приходится расплачиваться собственным горбом и долгими годами за тюремной решеткой? Ни с какими аптеками, ни с какими наркотиками он больше связываться не будет — в конце концов те же «ширяльщики» и заложат ментам вместе с потрохами. Лучше уж пойти ва-банк, подыскать у себя в Каспийске или где-нибудь на Кавказе пару-тройку отчаянных, да и ломануть отделение Госбанка в каком-нибудь заштатном, не знающем бед южном городишке. Сорвать сразу такой куш, чтобы на всю жизнь хватило... А потом? Потом пластическая операция и жизнь где-нибудь в Риге, Таллинне или Вильнюсе. Ему всегда там нравилось — настоящая человеческая жизнь, а не отжимки... Снять угол у какой-нибудь бабули... Нет, лучше купить себе небольшой коттеджик, найти работу в автосервисе — в движках-то он, слава богу, разбирается получше той шушеры, что оккупировала сейчас «вазовские» станции. «Жигуленка» себе взять... В общем, как мечтал: вкусная жратва, модные тряпки, самые красивые бабы — любовь ведь тоже покупается, что бы по этому поводу не возражали слюнявые моралисты!.. Надо только не раскиснуть, собраться перед последним прыжком, вырваться наконец из этой проклятой глухомани...
        Но как Рыбаков ни храбрился, как ни убеждал себя в том, что исключителен, силен и бесстрашен, страх все-таки был. Все, в сущности, сейчас зависит от мелочей: не залает ли собака, когда Ржавый будет ломать запоры на дверях магазина, не выскочит ли из ближнего дома мужик и не влепит ли с перепугу в него, Рыбакова, отлитыми на медведя пулями... Он представил, как обожжет боль его сильное, великолепно сложенное, тренированное тело... Тело, которое он так любил! И от одной только мысли, что это может произойти, его едва не стошнило.
        Он в бешенстве отшвырнул недоеденный кусок, бросил рюкзак под голову и растянулся на подстилке из елового лапника. Страх не отступал. Страх был сильнее его.
        — Ты чё ето, Кольша? Никак опять запсиховал? — флегматично чавкая, спросил его Ржавый. — Будь спок, подломим мы енто сельпо... Вона, на пожарном щите-то и струменты все мне уже приготовлены, — усмехнулся он. — Повременим часок-другой, пока народ заснет, а потом во-о-н в ту избу подадимся. Она брошенная, я приметил. Из нее и посекем за магазином. Все не на ветру...
        «Ишь ты, хрен рыжий, все примечаешь!» — подумал Рыбаков.
        Ему не хотелось, чтобы Селезнев почуял его минутную слабость, понял, что его, Рыбакова, гложет самый обыкновенный страх, и он грубо одернул Ржавого:
        — А ну, хорош базарить! Вроде прихворнул я что-то... Покемарю пока. Разбуди, как время подойдет.
        «Магазин мы, конечно, возьмем, — размышлял он. — Там жратва, одежда, возможно, деньги. Может быть, и оружие, охотничьи припасы, Ржавый уверял, что это магазин охотничье-промыслового кооператива. Да-а, оружие, это было бы здорово! Тогда меня черта с два голыми руками возьмешь!»
        Неожиданно хрустнула ветка. Николай поднял голову и увидел, что Селезнев уходит в тайгу.
        — Куда это ты собрался? — откровенно забеспокоился Рыбаков.
        — Куда, куда!.. Куда царь пешком ходил. Не при тебе же штаны сымать! — усмехнулся Ржавый. — Спи!
        «Если с магазином все пройдет гладко, — продолжал размышлять, несколько успокоившись, Рыбаков, — берем добычу и к моторкам, что под берегом стоят. В одну лодку все сгружаем, остальные берем на буксир и потихоньку на веслах вниз по течению. Потом моторы с пустых лодок топим, канистры с бензином собираем и — по газам! На «Вихре», даже с перегрузом, до утра успеем отмотать сотню километров. А дальше — уж как бог на душу положит!»
        План был хорош, обдуман — не зря же они полсуток проторчали здесь, наблюдая за деревней!
        «А сейчас спать, спать!» — приказал себе Рыбаков.

Глава 5

        Конюшня отделения совхоза стояла на угоре, за которым пестрел молодой березовый подлесок. Возле конюшни пахло прошлогодним сеном, конским потом, было слышно, как в денниках пофыркивают лошади, доносится приглушенная возня.
        — Счас скажу, чтоб оседлали! — предупредил Волкова бригадир Силантьев и, скрипнув дверью, исчез в полутьме конюшни.
        Олег присел на опрокинутые вверх полозьями розвальни. Через некоторое время подошел, пришлепывая калошами, отставший Сюткин. Он протянул Волкову ладонь с льдисто искрящимися кусочками комкового сахара:
        — На-ка, паря. Для знакомства с жеребчиком нашим пригодится!
        Видимо утомленный ходьбой, он, по-старчески покряхтывая и придерживая поясницу ладонью, опустился рядом с Олегом.
        — Радикулит, язви его, замучил! — доверительно посетовал он. — А в твои-то лета, командир, без всяческого бахвальства скажу — ох и шустер я был! Ох и шустер! Покойница-то моя, Манефа Кондратьевна, бывало...
        Свою байку Афанасий Иванович на сей раз не успел досказать — подошла Катя, уже готовая в дорогу, — в низких резиновых сапожках, в мужском кургузом пиджачке поверх тренировочного костюма.
        — Здрасте вам! — певуче сказала она и сразу же вспыхнула румянцем, теребя в руках ситцевую косынку.
        — Вот, стало быть, внучка-то тебя и проводит, — пояснил старик, попыхивая самокруткой. — Она в тайге-то все ходы-выходы знат. На ее, паря, понадеяться-то можно!.. Счас, Катя, — добавил он, обращаясь уже к девушке, — подымлю маненько да и пойду Рыжуху взнуздывать.
        Между тем возня на конюшне усилилась, послышалось несколько глухих ударов по дереву, мощное призывное ржание жеребца. И сразу же потоньше, коротко отозвалась кобыла.
        — Ишь, кровушка-то как играт! — одобрительно улыбаясь, заметил Афанасий Иванович. — Однако застоялся Орлик-то, как бы он тебя не расшиб, паря. Слышь как уросит, а?
        — Да перестаньте вы, деда! — перебила его Катя. — Что ж по-вашему, человек в седле не сиживал, что ли? Учат ведь их, раз служба такая...
        — Так оно, так оно, — миролюбиво закивал головой Сюткин. — Учат.
        В эту минуту Олег подумал, что уж лучше бы кого-нибудь из парней ему в провожатые определили. Сбросит его жеребец на глазах у Кати — стыда не оберешься!
        Внезапно открылись ворота конюшни, и огромный, вороной масти жеребец, пританцовывая и пофыркивая, буквально вынес на поводьях бригадира Силантьева и старика конюха. После полумрака конюшни яркие краски солнечного утра, скопление незнакомых людей, видимо, возбуждающе действовали на Орлика. Диковато кося глазами по сторонам, он прядал ушами и храпел, приседая на задние ноги.
        — Но, но! Не балуй у меня! — успокаивал коня худенький и чем-то неуловимо похожий на Сюткина старик конюх. — Не балуй, сказал!
        Заметив в ладони Волкова сахар, конюх по-приятельски подмигнул:
        — Эй, комсостав, чего заробел? Иди давай, угощай Орлика нашего. Сахарок-то он уважа-а-т!
        Олег встал, не без робости подошел к жеребцу, протянул на ладони кусочек сахара. Жеребец шумно втянул нервно раздувающимися ноздрями воздух, поймал сахар мягкими губами и захрустел, обнажая крупные желтоватые зубы.
        — Ага, вроде признал! Вроде признал! — облегченно вздохнул бригадир. Лицо его раскраснелось от напряжения, покрылось мелкими капельками пота. — Ну давай, командир, не робей!
        «Эх-х, была не была!» — решил Олег и, сунув ногу в стремя, рывком перевалился в седло.
        Когда-то он читал, что в отношениях с чужой лошадью все определяет первое мгновение. Человек должен сразу дать понять, что он хозяин положения, показать свою силу и характер. Поэтому, перехватив из рук бригадира поводья, он резким движением натянул их, поджимая морду Орлика к его груди. Не ожидавший такого поворота дела жеребец на секунду замер, присел на задние ноги. Но стоило только на долю секунды ослабить поводья, и конь так взбрыкнул, что Олег чуть было не спикировал на землю.
        — Ну нет, друг, так дело не пойдет! — входя в азарт, весело воскликнул Волков и, натянув правый повод сильнее, заставил Орлика неудобно повернуть шею.
        Жеребец, мелко перебирая ногами, затанцевал на месте, скосил на Олега фиолетовый глаз и... неожиданно укусил седока за колено. Волков вскрикнул от боли и кулем свалился на землю.
        «Ну надо же было так опозориться!» — досадовал он, потирая ушибленный бок.
        Отмщенный жеребец с места взял в галоп, играючи перемахнул жердевую изгородь, отделяющую конюшню от выгона, свернул на проселок и понесся, распластывая над землей свое могучее тело.
        — Вы не ушиблись, Олег? — услышал Волков участливый голос подбегающей к нему Кати. — Больно?
        — Да нет, все в норме, — успокоил ее Олег, вставая с земли.
        — Эк он тебя, паря! — добродушно хохотал Сюткин, сидя на полозе саней. — Иди давай, курить будем! Таперича, пока не набегается Орлик-то, не спымать!.. Иди закуривай, кавалерия!
        — Ну что это вы, деда, как насмешник какой! — присовестила его Катя. — Ну, упал человек. С кем не бывает?
        — Так оно, так оно, — ответил ей лесник своей универсальной присказкой. И нельзя было понять, соглашается он с внучкой или продолжает подтрунивать над Волковым.
        Минут через сорок жеребец возвратился на выгон. Усилиями бригадира и конюха его удалось подманить куском хлеба. Прихрамывая, Олег направился к Орлику и вскарабкался в седло.
        «Ничего, второй раз твой фокус не пройдет!» — мысленно пообещал он жеребцу.
        — Нно-о! Па-шел! — крикнул Волков и ударил каблуками ему в бока.
        Засвистел ветер в ушах. Не то жук, не то шмель теплым комком шмякнул Олега по щеке и мгновенно пропал далеко позади.
        «Только бы не свалиться, не вылететь! Запросто сверну себе шею!» — подумал он, пригибаясь к луке седла и стараясь приноровить тело к бешеному ритму скачки.
        Перед заболоченной низинкой жеребец резко сбавил ход и зашлепал копытами по покрытой желтоватой ряской воде. Он остановился было, намереваясь попить, но Олег сильно дернул поводья вверх. Оскорбленный Орлик вздыбился и снова рванул в галоп. Из-под копыт его высоко вздымались фонтаны грязной воды.
        — Давай, давай, работай! — злорадно прикрикнул на коня Олег. Ему было нужно, чтобы тот как можно быстрее устал. Только так можно было сбить спесь с привередливого экс-чемпиона областного ипподрома.
        Болотце кончалось. Впереди, между отливающими темной медью стволами сосен, дорога круто пошла на подъем.
        — А ну-ка, Орлик, газку! — весело крикнул Волков и, опустившись в седле, сильно толкнул жеребца пятками в бока.
        «Тягун» утомил коня, вороная шерсть его залоснилась от пота, показалась пена, но Олег и не думал давать ему передышки. Еще с полчаса гонял он строптивого коня по оврагам и буеракам, пока тот не начал обессиленно спотыкаться.
        — Что, брат, притомился? — торжествовал Олег. — Выходит, попался, который кусался, а?..
        Жеребец, тяжело взбираясь на крутой подъем, покряхтывал и смиренно мотал головой. Это вполне можно было принять за знак согласия.
        К конюшне Волков возвращался победителем. Довольно ловко соскочив с Орлика, он передал поводья конюху и вразвалочку подошел к Сюткину, засупонивавшему смирного вида косматую лошаденку.
        — Ну как, паря? Задал он тебе чесу? — хитровато прищурившись, осведомился лесник.
        — А, ерунда, Афанасий Иванович. Конь как конь, ничего особенного, — картинно прикуривая, ответил Олег.
        — Так оно, так оно, — согласился лесник, прикрывая ладонью глаза от яркого солнечного света. — А фуражечку тогда пошто потерял? Еро-ой!..
        И, видимо довольный собой, рассыпался дробным смешком.

Глава 6

        К селу Петрово Катя и Олег подъехали в первом часу дня. Темно-зеленый лес, среди которого змеилась дорога, неожиданно расступился, и они выехали на вершину сопки. С ее высоты село открывалось все разом, будто с низколетящего самолета. Белели шиферные скаты крыш; издали казался совсем игрушечным, словно собранным из спичек, новый мост; несла свои буро-зеленые воды река Конда, по левому берегу которой, на пойменном лугу, пестрыми пятнышками разбрелось коровье стадо.
        — Вон там, видите, флаг на крыше? Это сельсовет, — указала рукой Катя, — а дом напротив — контора химлесхоза. Антенна возле него большущая, видите?
        Когда подковы лошадей гулко застучали по плахам моста, взгляду открылась небольшая площадь между сельсоветом и конторой химлесхоза. Площадь эта упиралась в здоровенную, по-видимому старинной постройки избу, над высоким крыльцом которой виднелась вывеска «Магазин». Возле магазина пестрела толпа, в основном женщины и дети. Человек шесть мужчин сидели особняком на штабеле бревен и покуривали.
        — Эх, товар завезли, наверное, а я денег с собой не взяла! — чисто по-женски расстроилась Катя.
        Но, подъехав поближе, они поняли, что не в завозе товаров дело. Человек в милицейской форме то пятился вдоль стены, то подбегал к крыльцу вплотную и замирал, держа перед глазами фотокамеру.
        Когда Олег и Катя спешились, он аккуратно положил аппарат на крыльцо, надел фуражку и пошел им навстречу.
        — А-а, Катерина батьковна! Приветствую, приветствую. По каким делам пожаловали? Аль расписываться приехали?
        — Да нет, Петро Матвеевич, с этим не тороплюсь. Все жду, пока твой брательник Федор предложение сделает! — улыбнулась Катя. — Знакомьтесь, человек к вам по делу.
        — Если по делу, тогда ладно. А то украдут нашу первую красавицу, ответ-то мне держать... Лейтенант милиции Кандычев, участковый инспектор, — представился он, внимательно разглядывая Олега. — Петр Матвеевич.
        Светловолосый, с дерзкими, немного раскосыми глазами, выдававшими хантыйскую или мансийскую кровь, поджарый и жилистый, он улыбался, но взгляд был внимателен и цепок, как у хищной птицы. Форма на нем сидела ладно, и впечатление не портили даже резиновые бродни, перепачканные глиной, раструбы которых висели, как уши африканского слона.
        — Прапорщик Волков, начальник розыскной группы, — представился Олег и, достав служебное удостоверение, протянул его участковому.
        — Порядок, — внимательно изучив документ, заключил лейтенант. — По Рыбакову, значит, работаешь? У меня ориентировка из райотдела поступила. Помощь какая нужна?
        — Связь срочно нужна. В штаб части надо доложить.
        — Радиорелейка есть в конторе леспромхоза. Сеанс в три часа, передашь что надо.
        — А пораньше никак нельзя?
        — Нет, пораньше не получится, — помотал головой лейтенант. — После трех связь хоть круглосуточно будет, а раньше — никак... Мне самому позарез связь нужна — кражу со взломом кто-то завернул! — показал он рукой в сторону магазина. — В отдел сообщать надо... Еще какие у тебя трудности, говори, не стесняйся. Чем можем — поможем.
        — Ремень генератора нужен. От «ГАЗ-53-ф». У меня на транспортере ремень генератора лопнул — брак, видать, заводской...
        — Это дело поправимое, поможем, — лейтенант вытащил из кармана потрепанную записную книжку, набросал что-то огрызком карандаша и, поведя глазами по стайке мальчишек, замерших на почтительном расстоянии, крикнул: — Федор! Кандычев! Ко мне!
        Веснушчатый белобрысый Федька словно из-под земли вырос.
        — На, братан, записку, жми к Никодимычу на рембазу. Передай, чтобы ремень тебе отдал. Срочно нужно.
        Кандычев-младший взял записку, почему-то строго посмотрел на Волкова и вразвалочку отошел к пацанам. Там он сделал какое-то важное сообщение, и вся ребячья ватага разом снялась с места и припустила по дороге.
        — Ишь ты, как воробьи! — рассмеялся Волков.
        — Верно, воробьи и есть! — согласился участковый, пряча в карман записную книжку. — Ну, твой вопрос решили. Теперь кражу надо распутывать.
        — А не мог эту кражу наш беглец сделать? — предположил Волков.
        — Вообще-то почерк чисто зековский — полы после кражи помыты. И знаешь чем? Водкой. В магазине вонища — не продохнешь... Но вот в чем загвоздка: сдается мне, что двое их было!
        — А следы, отпечатки рук есть?
        — Следов, брат, можно сказать, навалом. Три моторки угнали, на берегу полно отпечатков подошв сапог. Резиновые — сорок пятый и кирза, порядком поношенные — сорок второй.
        — Эх ты черт! Значит, это они и были!
        — Кто? — не понял Кандычев.
        — Вчера ночью, километрах в пяти от Глухарной, мы точно такие же следы видели! — пояснил Олег. — У бежавшего, кстати, сапоги тоже кирзовые. И тоже сорок второй размер!
        — Ишь ты, это уже интересно! — воскликнул лейтенант.
        — Ну, а если погоню по реке организовать? Они же...
        — Догонять, брат, не на чем, — перебил его Кандычев. — Все догонялки теперь у них. У старика Артюхова есть, правда, дощаник с «Ветерком» первых выпусков... Но против «Вихря» это не мотор, а так — фукалка... Да и ушли они уже давненько — под утро. А сейчас у нас с тобой второй час дня. Считай, восемь часов как они в ходу. Правда горючки у них совсем мало — неполная канистра... Но все равно, могли уже порядком отмотать. Ничего, достанем! — убежденно заключил участковый и предложил: — Ну что, брат, пойдем, поможешь мне осмотр места происшествия сделать! Как говорят — ум хорошо, а два лучше.
        Олег пошел за Кандычевым, удивляясь тому, как незаметно они сблизились и перешли на «ты». И это кандычевское «брат», не было ни фамильярным, ни навязчивым, а в самую точку. Ведь дело они делают в общем-то одно. Справедливое мужское дело, в котором и должны быть братья и по духу и по оружию.
        — Вот, полюбуйся, Николаевич, как корова языком слизнула! — указал лейтенант на вырванные вместе с пробоями амбарный и контрольный замки. — Видать, здоровенные бугаи тут орудовали...
        На чисто выскобленных досках крыльца рядом с замками валялась кирка с пожарного щита. Олег наклонился к ней, надеясь обнаружить отпечатки пальцев, и почувствовал, что от нее исходит слабый запах спиртного.
        — Ни пятнышка ты там не найдешь, водкой протирали... Чисто хирурги! — усмехнулся лейтенант. — Ну да ладно, над этим пусть эксперты голову ломают, где отпечатки найти, а мне кражу раскрывать надо. Скидавай-ка, брат, сапоги. — И, ловко освободившись от бродней, он нырнул в сумрак подсобки.
        Олег тоже разулся и, ступая босыми ногами по прохладному полу, прошел в магазин. Сильно пахло спиртным. Пол действительно был тщательно вымыт, подле порога валялся кусок мешковины, который скорее всего и использовали в этих целях.
        Магазин охотничье-промыслового кооператива был смешанным, и, кроме продуктов, тут продавались и рыболовные снасти, и охотничьи припасы, завезенные сюда еще по зимнику, так как из-за перекатов и мелей на Конде грузовые баржи доходили до Петрова только в период разливов. По большой воде, как принято говорить на Севере.
        Волков осмотрелся. Перед окнами дощатый, покрашенный голубой краской прилавок. На нем весы, счеты и начатая упаковка сливочного масла. Подле прилавка стайкой рассыпаны полуобгоревшие спички, валяется несколько пустых бутылок из-под водки. Олег достал носовой платок, осторожно захватил одну из бутылок и, придерживая за горлышко и донышко, стал рассматривать ее поверхность.
        — Да нет там отпечатков, — остановил его Кандычев, — я смотрел уже. Видать, тоже специалисты — платком или тряпкой какой придерживали... А вот на печи, однако, кой-что имеется. Точно! Имеется! — обрадовался он и, вытащив из кармана кусочек мела, кругом обвел следы пальцев на черном железе печи.
        Волков подошел к Кандычеву поближе и увидел за печкой небольшую оружейную пирамиду, в гнездах которой поблескивали воронением одноствольные «ижевки» и двустволка-бескурковка.
        — Смотри-ка, оружие не взяли! — удивился он. — Наверное, в темноте за печкой не углядели...
        — Да нет, брат. Наоборот, мужики глазастые попались. Забрали самые стоящие стволы: карабин «Лось» и охотничью пятизарядку-автомат «ТОЗ-21». На «Лося»-то я сам давно глаз положил, да с купилками туговато было... А на пятизарядку местные мужики не больно-то зарились — дорогущая, а капризная. В тайге двустволка надежнее.
        — А патроны к пятизарядке были?
        — Были. Двенадцатый калибр. Гильзы чудные — не папковые, а пластмассовые. Аня-то, продавец, на глазок прикидывала — пачек десять — пятнадцать недостает. — Кандычев достал из помятой пачки сигарету и закурил. — Ну, Олег Николаевич, какой твой вывод будет? — после некоторой паузы спросил он.
        — Думаю, что кражу совершили люди нездешние и опытные. Скорее всего, ранее судимые. Одного из них бог явно силой не обидел — видал, как он запросто с замками расправился?! Еще думаю, что за магазином они приглядывали из какого-нибудь брошенного двора...
        — Почему так решил?
        — А сам посуди: дикая конопля и репейник чаще всего растут в районе заброшенных построек, так ведь? И что мы видим? На полу — вон, возле мешков, колючки репейника и семена дикой конопли. А вон и еще — около печки. Видать, воры всю эту растительность на себя понацепляли, пока за магазином наблюдали...
        — Молоток, Николаевич, глаз у тебя верный! — похвалил лейтенант. — Я уже тоже прикидывал — не со двора ли старухи Анкудиновой они к магазину примерялись? Хозяйка-то года три как померла, двор и точно весь репьем зарос.
        — А из местных мог кто-нибудь магазин обворовать? Может, подозреваешь кого? — поинтересовался Волков.
        — Да как тебе сказать? За своих, деревенских, ручаюсь — у нас тут воровство не обретается. На работу уходят — и то избы нараспашку. Охотники, почитай, все. А в тайге, сам знаешь, закон строгий: кто на чужое позарился или в беде не помог — за человека считать не будут! Испокон века так заведено было. Но вот в химлесхозе народец всякий есть. Одно слово — вербованные, добрая половина неоднократно судимых. А если уж на кого и думать, то на Царегородцева Федора.
        — Что, за кражи судим? — поинтересовался Олег.
        — Дважды. Во-вторых, бугаище здоровый. У него ножонки-то как раз сорок пятый или сорок шестой размерчик... А в-третьих, стал замечать я, что по ночам он к Аннушке побегивать наладился.
        — А кто это Аннушка?
        — Продавец. Правда, я про нее худого не слыхивал, да и не осуждаю — вдовье-то дело невеселое. Второй год, как ее мужика-то шатун задрал. А бабенка молодая, в самой поре... Вот теперь-то, однако, и подумываю: может, неспроста Федьша вокруг нее вьется?
        — Так ты что, и саму продавщицу подозреваешь?
        — Ну-у... — развел руками участковый, — по долгу службы приходится. Я ведь, брат, тоже во внутренних войсках служил. Судебные процессы облсуда наша рота обеспечивала... Так я за два года каких только чудес там не насмотрелся, чего только не наслушался! Бывает, что продавщицы из-за любовников своих и на растрату, и даже на поджог идут, вот как! Так что пока я и Аннушку со счетов не снимаю...
        — Мм-да... Оригинально! Как говорят французы, «шерше ля фам». Слушай, а о побеге Царегородцев мог знать?
        — Думаю, что мог. Я ведь по участкам химподсочки специально ходил — народ о побеге оповещал.
        — Значит, он мог сработать под эту марку, под беглеца?
        — В принципе мог. Ну ладно, Олег, как бы там ни было, а Аннушку нам сейчас пригласить придется — она нам сразу прояснит, что уворовано. Без этого и розыск начинать все равно что вслепую... Идет?
        — Идет! — кивнул Олег, отмечая, что хотя участковый и сам свое дело, что называется «туго знает», но советуется с ним как с равным. А это было приятно.
        — Анна Афанасьевна, разлюбезная, пожалте-ка к нам! Потолковать надо! — Крикнул с крыльца Кандычев.
        Через некоторое время пришла продавщица — молодая и красивая русоволосая женщина, бледная, явно перепуганная случившимся.
        — Аннушка, нам нужен хотя бы примерный перечень украденного. Давай-ка проверь, чего у тебя в магазине после кражи недостает... А уж ревизию по всей форме попозже делать будем, когда следователь и товароведы из района подъедут.
        Женщина молча кивнула и, вздохнув, пошла к прилавку.
        Минут через двадцать Волков уже заканчивал заносить в записную книжку перечень похищенного. В нем значилось шесть бутылок водки «Экстра», пять бутылок коньяка «Самтрест», сорок пачек шоколада «Спортивный» московской фабрики «Рот-Фронт», около шести килограммов сливочного масла, двадцать металлических и десять пол-литровых стеклянных банок свиной тушенки, чай индийский — около тридцати пачек, килограммов шесть мятных пряников, несколько пачек «Беломора».
        Олег не поленился выписать себе ГОСТы консервов и другие маркировки: все это могло пригодиться при ведении розыска в случае, если кража из магазина — дело рук бежавшего Рыбакова.
        Из промтоварного отдела исчезли две болоньевые куртки — красная, японского производства, пятидесятый размер, и отечественная, коричневого цвета, пятьдесят шестой размер, сапоги резиновые литые — сорок второго размера, хлопчатобумажный рабочий костюм черного цвета, две коричневые кроликовые шапки, полушерстяной тренировочный костюм «олимпийка», свитер толстой вязки в черно-белую клетку, двое наручных часов «Полет» в позолоченных корпусах, компас, два туристических топорика и два больших рюкзака темно-зеленого цвета. Кроме того, воры прихватили с собой около пятидесяти анодированных колечек и перстней, которые, видимо, приняли за позолоченные. Пропал также кулек с разменной монетой примерно на сумму пятьдесят — шестьдесят рублей.
        Как и предполагал участковый, преступники забрали нарезной карабин «Лось», охотничий пятизарядный автомат «ТОЗ-21» и сто шестьдесят патронов к нему. Из них сорок патронов имели папковые гильзы со свинцовыми пулями «турбинка», а остальные — пластиковые, заряженные картечью и крупной дробью.
        — Ну вот, теперь картина прояснилась. Спасибо тебе, Аннушка, что бы мы без тебя делали, — подытожил Кандычев, до этого диктовавший Олегу. — Можешь идти домой. Не беспокойся — магазин я опечатаю и караульщиков приставлю. А коли понадобишься — вызовем.
        — Да уж как тут не беспокоиться! — сокрушенно вздохнула та и, неслышно ступая босыми ногами, вышла.
        — Ишь, переживает! — проводив женщину долгим взглядом, заметил участковый.
        — Интересно, а ты на ее месте что бы делал? Песни пел? Нет, Петро, мне кажется, что к краже она никакого отношения не имеет, — выразил свою точку зрения Волков.
        — Может быть, и так... Но если разобраться, и ваш побегушник к этому преступлению тоже не причастен.
        — Почему так категорично?
        — Во-первых, ему одному никогда в жизни столько не унести. Во-вторых, откуда взялись следы второго человека? Что, твой Рыбаков сначала одни сапоги надевал и до лодок бегал, потом другие — сорок пятого размера, а? Сдается мне — не его это работа. Из вздымщиков* кто-то сладко выпить-закусить захотел, чует мое сердце! Ну да ничего, я им аппетит испорчу! Ночей не посплю, все их деляны обшарю, а виновных достану.
_______________
        * В з д ы м щ и к (местн.) — рабочий леспромхоза, занимающийся заготовкой смолы.

        — А вот я Рыбакова со счетов не сбрасываю, — возразил Олег. — Мог и он тут побывать, только с кем-то в паре. Обрати внимание, сколько взяли шоколада и масла! А это деталь интересная. Бежавшие преступники обычно стараются перед побегом раздобыть шоколадные конфеты и сливочное масло. Перемешивают их — получается отличная питательная смесь — легкая и калорийная...
        — Это верно, — перебил его лейтенант. — Ну, а если просто красиво пожить захотелось? Выпил коньячку, а шоколадочкой, как интеллигентный человек, и закусил? А маслице на хлебушек да с индийским чайком? От этого деликатеса и мы с тобой бы не отказались! Тут другой резон. Допустим, что один из тех, кто ограбил магазин, — Рыбаков. Тогда на кой черт им брать «Лося», к которому патронов днем с огнем не сыскать?
        — Не знаю, — откровенно признался Волков.
        — А я знаю. У хантов-охотников в нашей округе такие стволы уже давно имеются. За водочку-то могут и патронами поделиться, очень даже запросто! Им же патроны как промысловикам в большом количестве выделяют... Вот тебе и ответ — спрячет Федьша Царегородцев карабинчик в тайге до поры, угостит хорошенько какого-нибудь знакомого ханта — вот и боезапас в кармане. Вали сохатых потихоньку — всю зиму с мясом будешь!
        — А участковый зачем? — усмехнулся Олег. — Не больно что-то похоже, чтобы у тебя под самым носом браконьерничали, а ты не знал!
        — Э-э-э, брат, — вздохнул Кандычев, — не так все просто... Некоторые ведь по две-три лицензии на отстрел лосей покупают, а предъявляют их, только когда попадаются. И сколько он до этого сохатых завалил, одному богу известно. Тайга-то большая, везде разве углядишь... — Он умолк, заложил руки за спину, оглядывая магазин. Потом подошел к пирамиде за печкой и, осторожно наклонив двустволку, стал осматривать ее поверхности. — Вот видишь, на «тулке» свежих отпечатков нет. Значит, выбор был сделан заранее — пятизарядка и «Лось»!.. Э-э-э, брат, однако заболтались мы с тобой! — спохватился вдруг участковый, поглядев на часы. — Пойдем-ка теперь во двор старухи Анкудиновой, еще там поглядим, что к чему.
        — Пойдем, — согласился Волков. — Только давай сначала ГОСТы на консервах сфотографируем. Потом я размножу эти сведения для розыскных нарядов. И еще, я хотел бы по одной этикетке с банок и шоколада снять. Продавщица возражать не будет?
        — Бери. С Анной я договорюсь.

        ...Дом Анкудиновой оказался построенным по-кержацки, с многочисленными надворными клетями, загонами для скота, сеновалом. Двор был под одной крышей с домом, чтобы в лютые морозы зверье не добралось до скотины и птицы. Доски настила во дворе истлели от времени, превратились в рыжую комковатую труху, на которой угрюмо стояли заросли дикой конопли и репейника.
        Еще не входя на крыльцо, Волков заметил на слое пыли, покрывавшем его доски, отпечатки подошв резиновых сапог, а рядом другие — нечеткие и размером поменьше.
        — Надо бы сфотографировать! — предложил Олег Кандычеву.
        — Этим пусть следователь занимается... Да и вспышки у меня нет. Следов у нас, брат, целый альбом отснять можно, а толку-то что? Главная наша задача — поймать этих бандюг, а уж фотографировать охотники всегда найдутся... Давай-ка в избу! Осторожно, по краешку иди. Поглядим, какие «автографы» они нам оставили...
        Посредине избы могучим утесом возвышалась русская печь. На ее лежанке безо всякого труда разместилось бы целое отделение солдат. Возле шестка, словно в ожидании хозяйки, рядком стояли ухваты и длинная кованая кочерга. Из угла комнаты на вошедших строго глянули лики святых. Перед иконами на полочке стояла граненая рюмка и тарелка с крупной комковой солью. Ниже, на цепочке, висела медная, позеленевшая от времени лампадка.
        — Соль-то зачем? — спросил Волков, кивнув в сторону образов.
        — А шут его знает. Тут у нас место глухое, вся вера поперепуталась — и христианская и языческая. Думаю так: в старину с солью у хантов и манси туго было. За фунт соли, говорят, по пять соболиных шкурок купцам давали, а то и больше... Вот, наверное, и пошел обычай русских богов солью и водкой задабривать... Э-э-э, глянька, Олег, — тронул он Волкова за локоть, — вот где они, голубчики-грабители, часа лихого дожидались!
        У окна, подле широкой, выкрашенной в бледно-голубой цвет лавки, валялось несколько окурков, горелые спички и пустая пачка из-под папирос «Байкал». Волков присел на корточки, рассматривая окурки. Характер прикуса мундштуков показался ему знакомым, и он пожалел, что отдал Загидуллину тот окурок, который они с Максимовым нашли на лесной дороге.
        — Да, похоже, прикус тот же, тот же, тот же... — задумчиво произнес он.
        — Что, где-то такие уже видел? — заинтересовался Кандычев.
        — Да. Перед Глухарной, вчера. И следы обуви там точно такие же были... Но двое? Почему все-таки двое?..
        — Вот когда поймаем, тогда и поймем почему, будь спокоен! — заверил его лейтенант. — Но, однако, эти деятели сидели здесь довольно долго. Часа два раскуривали, не меньше... Слушай, а твой Рыбаков-то какие курит?
        — Во-первых, он точно такой же мой, как и твой! — немного обиделся на Кандычева Олег. — А во-вторых, говорили, что Рыбаков некурящий. Он же спортсмен, каратист. Так что такую дрянь, как эти «гвоздики», курить вряд ли станет. Тут явно почерк заядлого курильщика — видишь, все мундштуки одинаково заломлены, как из-под машинки! Значит, навык давно приобретенный, автоматический.
        — Что-то я тебя, парень, не пойму! Ты ведь недавно версию про шоколад и масло выдвигал. Похоже, мол, на работу бежавшего осужденного. А сейчас все опровергаешь! Короче так. Кража есть? Есть. Искать надо? Надо. Вот и будем это вместе делать, пока точно не убедимся, что это не твоего подопечного работа. Другого-то выхода пока нет.
        — Нет, — согласился Волков.
        — Тогда план такой: ты жми в контору, сеанс связи подходит, а я к старику Артюхову за лодкой. Доложи своему начальству, что в магазине села Петрово Рыбаков с кем-то в паре похозяйничал. Во всяком случае, картина сильно похожа... Передай, что и участковый инспектор Кандычев такое же мнение имеет.
        — Ага, значит, ты все-таки согласился с моей первой версией?! — торжествовал Волков.
        — Кто тебе это сказал? — хитро прищурился лейтенант. — Ты по-своему мозгуй, вольному воля. Но чем мне одному по тайге шастать — вдвоем-то сподручнее будет, а? А завтра, глядишь, твои бойцы на «гетээске» подкатят — вообще красота будет! За сутки-двое кражу размотаем. А слава, почет кому? Опять же мне, потому как я есть тут оперативный начальник! Смекаешь?..
        — Ох и хитер же ты! — рассмеялся Олег. — Чужими руками.
        — Почему чужими? Это организацией взаимодействия называется! — улыбнулся Кандычев и по-приятельски хлопнул Волкова по спине.

Глава 7

        — Принимай товар, Коля! — хрипло выдохнул Ржавый, передавая рюкзак через перила. — Токо осторожно, посуда в ем!
        Рыбаков принял тяжелый рюкзак и, в спешке путаясь в его лямках, закинул за спину.
        — А ну-ка, держи игрушку! — стволом вниз подал ружье Селезнев и добавил, озираясь по сторонам: — Тихо, что ли, было?
        — Тихо... Собаки немного побрехали, да успокоились, — шепотом ответил Рыбаков.
        От ощущения холодной стали ему стало вдруг как-то не по себе, нестерпимо захотелось бросить все и сбежать напрямик к реке, где стояли лодки. Он еле-еле переборол в себе это желание...
        «Тебе, Коля, все равно другой дороги уже нет, поздно!» — подумал Николай, с трудом овладевая собой.
        Селезнев спустился с крыльца и, махнув Рыбакову рукой, первым нырнул в темень ночи. Ступал он грузно, сопел как паровоз, но, однако, это не мешало ему безошибочно угадывать препятствия в кромешной тьме и ловко обходить их. Чувствовался опыт таежника.
        Дойдя до молодого ельника, они перевели дух, прислушались. В деревне было тихо...
        — Порядок, Никола, потопали дальше! — прохрипел Ржавый.
        Через несколько минут они спустились по глинистому откосу к лодкам.
        — Выгружайся в катер! — указав рукой на широкодонный «Прогресс», приказал Ржавый. — На ем весла есть!
        С трудом выдирая сапоги из вязкого прибрежного ила, Рыбаков приблизился к катеру и перевалился через борт. От толчка «Прогресс» лениво покачнулся и стукнулся кормой о соседнюю лодку.
        — Тихха-а, ты! — угрожающе зашипел Ржавый передавая свой рюкзак и ружье. — Садись на весла, я столкну...
        Он освободил цепи лодок, зашел в воду и, видимо, зачерпнув в сапоги, коротко матюгнулся. Столкнув в воду крайнюю «казанку», привязал ее к корме и развернул на воду нос катера. Свирепо сопя, он перевалил свою тушу через борт, отчего катер едва не черпанул воды.
        — А ну, давай, Кольша, с богом!
        Рыбаков налег на весла. Хорошо смазанные уключины не скрипели, но катер продвигался еле-еле — сопротивление буксируемых лодок оказалось значительным. Лишь когда выбрались на быстрину, стало легче.
        Селезнев изрядно промок, его трясло в ознобе. Он полез в рюкзак, достал поллитровку и, сдернув пробку зубами, выпил.
        — Ухх-х, хороша, стерва! — выдохнул он и, передернув плечами, протянул бутылку Рыбакову. — Давай-ка, Кольша, прими для сугреву.
        Преодолевая отвращение, Рыбаков сделал три больших глотка и швырнул бутылку за борт. Ржавый подал ему плитку шоколада.
        Через несколько секунд алкоголь подействовал, стало теплее, исчез страх, и Рыбаков вдруг громко и беспричинно рассмеялся.
        — Ты чё это, Николай? Сшалел? — оторопел Селезнев.
        — Свобода, корешок, понимаешь ты — сво-бо-да! Все впереди! Жизнь, какая тебе и не снилась... Таких еще дел наворочаю, таких!.. — Одержимый неистовством, он бросил весла, схватил ружье, прицелился в темень правого берега, потом молниеносно развернулся в другую сторону. — Тюю-у, тюю-у, тюю-уу! — в мальчишеском азарте посылал Рыбаков воображаемые пули. Потом вдруг успокоился, сник. Такая быстрая смена настроений в последнее время была у него часто. Николай поднес ружье к глазам и спросил: — Что это за пушка? Никогда такой не встречал...
        — Это, Коля, «Лось». Карабин охотничий, нарезной, — пояснил Селезнев. — Восемь косых такая игрушка стоит.
        — А где патроны к нему? — щелкнув крышкой магазина, спросил Рыбаков.
        — Нету патронов, Коля, — притворно вздохнул Селезнев. — Их через милицию по разрешению получают. А у нас с тобой, сам знаешь, како разрешение?..
        — Так какого же черта ты эту железяку взял?! — заорал Рыбаков, на которого накатил приступ бешенства.
        — А ты не кипешуй! Меня на «ррр-р» не возьмешь! Не из тех! — В голосе Ржавого сквозила явная угроза. — Что тебе дал — и за то спасибо скажи!
        Рыбаков аж затрясся в бессильной ярости. Только сейчас до него дошло, какую злую шутку выкинул с ним Ржавый — сам с оружием, а ему пустышку подсунул!..
        «Та-ак!.. Выходит, теперь не я, а он хозяин положения! — лихорадочно соображал Рыбаков. — Придется ухо востро держать. Чуть что не по нему будет — завалит меня, как бычка... Хрен с ним, буду поласковее, а дальше посмотрим, чей козырь старше!»
        — А себе-то что прихватил? Двустволку? — уже примирительно спросил он у Селезнева.
        — Не-е... На кой ляд мне дробовик? Бери повыше! Автомат-пятизарядка, двенадцатый калибр... Туляки мастырят. С такой-то и от семи волков отмахнуться можно! — Он достал из мешка пачку патронов и демонстративно начал заряжать ружье: — Ишь ты, как хитро хреновина придумана! Магазин-то у него как у винтаря. Добрая штука, ничего не скажешь!
        — Слышь, Леха, может движок запустим? Сколько можно мозоли набивать?! — Рыбаков уже явно заботился, чтобы тон его обращения к Ржавому был доброжелательным. Он понял, что Селезнев из той породы людей, которых водка делает агрессивными и неуправляемыми. Рогометами, как говорят в зоне.
        — Не-е. Рановато пока. По реке-то шум далеко слыхать... А вот горючку пособирать пора. Чё-то я в лодках канистров не приметил. Разве в носовых отсеках пошарить?
        Ржавый достал из рюкзака два туристических топорика, перебрался на казанку и принялся срубать проушину отсека, запертую на висячий замок. Возился он долго. Звуки ударов хлестко били по воде и, отражаясь от берегов, долго метались над ночной рекой, точно вспугнутые летучие мыши. Наконец проушина поддалась. Селезнев зашвырнул замок в воду и вытащил из отсека две канистры. Одна из них оказалась совершено пустой. Это Рыбаков понял по тому, что Ржавый со злостью впихнул ее обратно. Приподняв вторую, он поболтал ею в воздухе и неопределенно хмыкнул.
        — Что, есть? — поинтересовался Рыбаков.
        — Слезы моей баушки! — отозвался Селезнев. — Литров семь-восемь наберется, не боле... Эх, б... не очко меня сгубило, а к одиннадцати туз!
        Со второй казанки Селезнев принес только один бак, в котором бензина было чуть на донышке.
        «Вот черт! Не повезло!» — подумал Рыбаков.
        Чертыхаясь, Ржавый присоединил шланг канистры к карбюратору и, опустившись на колено, дважды дернул пусковой тросик. Мотор взревел, поднимая над водой клубы белесого дыма. Селезнев врубил передачу. Катер дернулся было вперед, но мотор тут же заглох.
        — Сломалось что-нибудь? — откровенно напугался Рыбаков.
        — Да не-е, порядок. Глохнет из-за буксира, эвон каку кишкомотину за собой тянем! Счас мы от нее ослобонимся!
        Селезнев взял ружье за спину, сунул топорики за пояс и, перебравшись на казанку, стал отвязывать ее от второй лодки.
        «Завести мотор, что ли, да угнать? Харчей два мешка...» — мелькнула у Рыбакова шальная мысль. Но он живо представил себе, как Ржавый рванет через голову пятизарядку и, ощерясь, засыпет его жаркими всплесками картечи, и его порыв сразу же прошел. Между лопаток заструился холодный пот. Рыбаков обмяк, обреченно ссутулился, вглядываясь в дымку далекого горизонта, из-за которого уже забрезжил подслеповатый северный рассвет.

Глава 8

        Толпа женщин у магазина заметно поредела, но мужская команда на штабеле бревен по-прежнему пребывала в полном составе. Веснушчатый Кандычев-младший, увидев Волкова, отделился от ватаги мальчишек и передал ему ремень генератора:
        — Никодимыч велел, когда через село поедете, чтоб свой рваный ему оставили... Для отчета ему нужно, — сообщил Федька неожиданным баском.
        — Ну, спасибо, брат, ну выручил! — обрадовался Олег и невольно поймал себя на мысли, что уже прочно перенял это кандычевское «брат».
        — Дяденька, а у тебя пистолет такой же, как у моего Петрухи?
        — Такой же, — улыбнулся Волков.
        — А покажи!
        Неблагодарным оставаться было нельзя, и Олег расстегнул кобуру и показал рукоятку «Макарова».
        — Такой же! — с облегчением удовлетворенного любопытства вздохнул пацан.
        — Ну вот и ладно, раз убедился... Послушай, Федя, а ты, часом, не знаешь, где Катя? Ну, та девушка, что со мной приехала?
        — Афанасия Ивановича Сюткина внучка? Вроде к Гришаихе пошла.
        — Слышь, Федор, выручи еще раз, а? Слетай-ка к этой Гришаихе, передай Кате, чтобы к конторе химлесхоза подошла минут через двадцать. Передай, что очень прошу.
        — Ладно уж, — солидно согласился мальчик и, поддернув сползавшие штаны, припустил вниз по деревне.
        Олег взглянул на часы и заторопился к конторе.
        Там его уже ждали. Крепкая крутобедрая девушка в цветастом платье махала ему с крыльца рукой. Видно, вездесущий Кандычев через кого-то успел ее предупредить.
        — Вот те на-а! А еще говорят, что военные-то точностью отличаются! — пропела она, заметно, по-уральски окая. — Пойдемте, чуть-чуть не опоздали к связи-то...
        — Чуть-чуть не считается! — улыбнулся Олег. — Здравствуйте! Вы тут начальник?
        — Ну что вы! — смутилась девушка. — Начальник-то сейчас участки объезжает. Счетовод я.
        — Счетовод тоже начальство. Как же без учета? Никак при социализме нельзя без учета! — стараясь держаться как можно солиднее, произнес он. — Так. Где у вас аппаратура?
        — Проходите, пожалуйста, сюда, в кабинет. Только я сперва сводку передам, ладно? Я быстрехонько...
        Пока девушка передавала сведения, Олег достал схему местности, скалькированную с карты, и определил квадраты, в которых находились Петрово и Глухарная. В который уже раз посмотрел на часы и вдруг понял, что волнуется. Его могли соединить с заместителем командира части подполковником Рябцевым, и тогда Олега наверняка бы ждал разнос с упреками типа: «Чем вы там занимаетесь? Почему до сих пор нет конкретного результата? И что вы уцепились за магазин, пусть этим милиция занимается! Вы мне беглеца, беглеца ищите!» Но самым скверным было то, что Рябцев не преминул бы возвести в ранг преступления выезд Волкова в Петрово. И хотя Олег и понимал, что в создавшейся обстановке он принял единственно правильное решение, формально подполковник был бы прав.
        «Если разговор будет не с командиром, а с Рябцевым — точно нарвусь на взыскание! — подумал Волков. — Ну и шут с ним, со взысканием. Зато сотни людей не будут мерить тайгу там, где Рыбакова давно и след простыл. А магазин — это его работа. Точно. Но кто же все-таки этот второй?..»
        — Степан Формосович, а теперь с милицией соедините, пожалуйста, — донесся до Волкова голос девушки. — Нет, нет. Не Кандычев. Тут другой товарищ — военный...
        Олег взял трубку радиорелейки. В ней что-то побулькивало, шел сильный фон усиления.
        — Дежурный по отделу капитан Тарасов! — наконец услышал он.
        — Здравия желаю, товарищ капитан! С вами говорит начальник розыскной группы прапорщик Волков. Вчера ночью здесь, в Петрове, совершена кража из магазина. Да, да! Со взломом, это совершенно очевидно! Лейтенант Кандычев просил передать, чтобы вы были на связи. Что? Нет, нет! Минут через десять он доложит вам все подробно... Понял. Понял, передам. А меня, пожалуйста, соедините с Сасовом, срочно нужно! Запишите телефон коммутатора...
        — Вас понял, ждите, — послышалось в трубке.
        Волков волновался и уже в который раз, под участливым взглядом девушки-счетовода, вытирал пот со лба: кто-то там ответит?!
        — Говорите! — донесся наконец голос дежурного по милиции. И тут же другой, значительно ослабленный расстоянием:
        — Майор Лукашов, слушаю вас...
        — Товарищ майор! — откровенно обрадовался Олег, услышав знакомый голос помощника начальника штаба. — Докладывает Волков!
        — Кто, кто? — видимо, не расслышал майор.
        — Прапорщик Волков! Я нахожусь в Петрове! Вы меня поняли? В Пет-ро-ве!.. Пока не задержали...
        — Понял, понял тебя, Волков! Задержали в Павлове!
        В голосе майора чувствовалась радость и облегчение. Олег наверняка знал, что уже по меньшей мере двое суток Лукашов не отходит от телефонов и спит урывками подле них, составляя себе из стульев «царское ложе».
        — Вы не-пра-виль-но меня поняли! Пока не задержали, но есть кое-какие новости. Вы меня слышите?
        — Понял, понял, — уже без прежней радости отозвался майор. — Ну, что там у тебя? Диктуй, я записываю...
        — Вчера на дороге в Глухарную, даю по буквам: Григорий, Леонид, Ульяна, Харитон, Анна, Роберт, Николай, Ульяна, Юлия. Глу-хар-ную! Обнаружил два следа. Литые резиновые сапоги — сорок пятый и кирзовые со стертой подошвой — сорок второй. Там же окурок папиросы «Байкал». Давность следа ориентировочно часов десять — пятнадцать. Записали? Транспортер стоит в Глухарной, нет горючего, прошу доставить вертолетом. Моя группа (старший — прапорщик За-ги-ду-ллин) несет службу в Глухарной. Проявлений бежавшего в районе Глухарной не обнаружено. Записали? Я принял решение выехать в Петрово для связи с вами, сейчас нахожусь в Петрове. По приезде обнаружил: ночью совершена кража со взломом из магазина охоткооперации... Следы те же самые — сорок пятый резиновые и кирзовые сорок второго размера...
        — Ого, это уже кое-что! — повеселел Лукашов. — А второй кто, из местных, что ли?
        — Пока еще и сам не понял, — искренне признался Волков. — Устанавливать будем.
        — Сафронов, позови командира! — послышалось в трубке.
        — Что? — не понял Олег.
        — Это я не тебе. Ты вот что объясни, Волков, почему два следа? Это Рыбаков с кем-то? Или совпадение?
        — Пока не знаю... Судить трудно, могли быть и совсем посторонние люди. Но почерк кражи дерзкий, похоже на работу рецидивистов: замки сорваны вместе с пробоями киркой с пожарного щита, пол в магазине помыт водкой. Отпечатков пальцев... Отпечатки есть, но пока не знаю, преступники их оставили или нет. Угнаны две лодки-казанки и катер «Прогресс». Моторы на всех трех — «Вихри». Запишите, что украдено...
        Когда Олег закончил перечислять похищенное, в трубке раздался окающий басок командира части:
        — Волков, это Богатов, здравствуй. То, что ты сообщил, меня заинтересовало. Не исключено, что у Рыбакова есть пособник. Завтра с утра направлю к тебе группу с двумя хорошими собачками. Сейчас не могу — погода испортилась, вертолеты не выпускают! А тебе задача — засветло во всем разберись, уточни. Главное, чтобы вырисовывалось хотя бы направление ухода преступников. Ты меня понял?
        — Так точно, товарищ подполковник!
        — Ну и отлично. Доложи, что думаешь предпринять сегодня.
        — Пока светло, решил вместе с участковым пройти вниз по реке на моторке, осмотреть берега. Может быть, лодки бросят: горючего-то у преступников мало... Опросим население — кто что видел и слышал. И просьба еще, товарищ подполковник. Горючего надо бы для «гетээски». Баки почти сухие. Стоит в Глухарной. И сухой паек на мою группу...
        — Хорошо, я распоряжусь. Ну что ж, план твой одобряю. Во главе группы завтра к тебе прибудет майор Лукашов. Как, не возражаешь? — пошутил подполковник.
        — Никак нет, под его руководством мы мигом...
        — И я так думаю, — рассмеялся в трубку Богатов. — Ты же знаешь, что я его по пустякам не посылаю!.. Вот еще что, будьте там поосторожнее. Кто бы там ни ограбил магазин — это преступники! И вооруженные. Участковый-то как, надежный парень?
        — Так точно, товарищ подполковник! Надежнее не бывает! — ответил Олег и улыбнулся, увидев стремительно влетевшего в кабинет Кандычева.
        Пока участковый докладывал своему начальству о результатах осмотра места происшествия, Волков вышел из конторы и присел на ступеньки крыльца.
        «Ну, гора с плеч! Завтра прилетит Лукашов, будет полегче! — думал Олег. — У него легкая рука, у этого майора, — удачлив. Потому командир и посылает его сюда. Значит, Богатов уверен, что бежавший будет задержан именно в этом районе. Катя отвезет записку и ремень генератора в Глухарную, передаст Загидуллину, и порядок... Надо только попросить Кандычева, чтобы нашел ей в провожатые какого-нибудь паренька. Желательно с ружьишком. Всякое может случиться, когда такая обстановка...»
        — Ну как, переговорил со своими? Все нормально? — услышал он за спиной голос Кандычева. — А я, брат, нагоняй от шефа получил за необеспечение охраны... Так-то! Эх-х, мать моя женщина! — закинув руки за голову, сильно, до хруста в суставах, потянулся лейтенант. — Вздремнуть бы... Когда уж я толком высплюсь, честное слово! Ну что? Айда к старику Артюхову, лодку я у него таки выпросил. А по пути ко мне давай забежим, молочка хоть попьем.
        — Петро, — обратился к участковому Волков. — Мне ведь еще жеребца в Глухарную вернуть надо. Может, найдешь какого паренька? Обратно-то его мои хлопцы на «гетээске» доставят. Скажи только, чтобы ружье взял, чем черт не шутит!..
        — Добро, придумаем что-нибудь. Только, смотрю я, ты не столько за коня беспокоишься, сколько за Катерину... Угадал? Да не смущайся ты! Из вас хорошая парочка выйдет, — хохотнул Кандычев. — Эге, глянь-ка, легки на помине!
        Из ворот дома с резными наличниками вышла Катя и высокая девушка в больших модных очках. Олег сразу и не узнал свою недавнюю спутницу — замысловатая прическа, василькового цвета вязаное платье, туфли на высоких каблучках совершенно преобразили ее, сделали такой красивой, что сердце у него замерло.
        — Ну ты давай, потолкуй, а я пока пожевать приготовлю! — подмигнул Кандычев и, звякнув щеколдой калитки, исчез во дворе.
        Волков заторопился навстречу девушкам.
        — Добрый день! Меня зовут Вера, — немного жеманно произнесла спутница Кати и поправила сползающие на нос очки.
        — Очень приятно! Олег, — представился Волков. — Куда же это вы такие нарядные?
        — Да вот, к вечеру готовимся. Кино сегодня в клубе хорошее, производство Аргентины. Песни, танцы, красавцы кабальеро... Говорят, просто с ума можно сойти! — ответила Вера. — Пойдете?
        — С превеликим бы удовольствием, но не могу — служба. Мы сейчас с Кандычевым уезжаем.
        И тут же заметил, как быстро изменилась в лице Катя, как потухли ее до этого весело блестевшие глаза.
        — Ну вот те и раз! — всплеснула руками Вера и пальцем поправила очки. — А я-то, грешным делом, собиралась всех удивить — хоть раз в жизни с взаправдашним офицером в кино появиться. Ну положительно не везет!
        — Я не офицер, а только прапорщик, — пояснил Волков. — Ну что же, девочки, поделаешь, раз служба такая.
        — Олег Николаевич, а зачем вы меня искали? — глядя куда-то в сторону, спросила Катя.
        — Да я... — растерялся Олег. — Я уже передумал.
        — Нет, так нечестно! Скажите! — настаивала девушка.
        — Понимаешь, транспортер нам здесь очень нужен. Ну прямо до зарезу. А запчасть — вот она, — показал Волков ремень генератора. — И еще записку Загидуллину надо передать. Ну, тому, что с овчаркой... Вот я и хотел попросить тебя отвезти. Кандычев обещал провожатого тебе найти...
        На некоторое время воцарилось молчание.
        — Не надо мне никакого вашего провожатого! На Орлике поеду, так быстрее будет! — вдруг решительно заявила Катя.
        — На Орлике?! — ахнул Волков. — Да он же...
        — А вы не бойтесь, я же не маленькая, справлюсь. Вы еще не знаете, какая я сильная.
        Слова эти она протараторила по-детски быстро, смотрела на Олега улыбаясь, но ему вдруг показалось, что Катя вот-вот расплачется.
        — Да брось ты, Катерина, эту затею! Что у нас, мужиков мало? Отвезет кто-нибудь другой! — рассудительно сказала Вера и поправила сползающую на нос оправу.
        — Нет, нет. Я поеду. Мне ведь и правда домой надо, деда беспокоиться будет! — уверяла Катя. — Олег Николаевич, вы записку Вере передайте, я пойду переоденусь.
        Выхватив из рук Волкова ремень генератора, девушка круто развернулась и, часто стуча каблучками по доскам тротуара, заспешила к дому Гришаевых.
        — Эх вы-ы, кавалеры! — осуждающе протянула Вера. — Пишите скорее записку!
        Олег достал записную книжку и, вырвав листок, написал распоряжение Загидуллину.
        Едва он закончил писать, как Вера решительно отняла у него записную книжку и что-то набросала там размашистым почерком.
        — Вот, возьмите!
        — Что это? — не понял Олег.
        — Что, что! — передразнила его девушка. — Адрес Катин! А то ведь уедете — и поминай как звали! Приехал, понимаете ли, завлек девку, а сам в кусты?! Ну положительно, все мужчины одинаковые! — проворчала она, лихо подоткнула пальцем сползающую на нос оправу и широко зашагала вслед за Катей.

Глава 9

        Булькнула за бортом вода — это Ржавый утопил второй «Вихрь». Обгоняя катер, по поверхности речки заструились маслянисто-радужные пятна.
        — Давай выгребай к берегу! — приказал Селезнев.
        — Зачем? — удивился Рыбаков.
        — Греби, грр-ю! — неожиданно рассвирепел Ржавый.
        Сцепив зубы, Рыбаков отработал веслами поворот и начал выгребать к берегу. Когда катер, прошуршав днищем по осоке, мягко ткнулся о берег, Селезнев снова раздраженно прикрикнул:
        — Ну чё расселся, как дурень на именинах? Примай чалку!
        Рыбаков, твердо решивший не связываться с подвыпившим Селезневым, пока оружие в его руках, покорно встал, выпрыгнул на берег, вытащил из воды нос катера. Через мгновение у его ног шлепнулся топорик, брошенный Ржавым.
        — Уснул, чё ли? Сруби давай тычок, лодки закрепить надо!
        В эту минуту Рыбаков был готов разорвать своего сообщника на куски. Еще никому в жизни он, Рыбаков, не прощал такого обращения. Но на этот раз пришлось сцепить зубы и сдержаться. Закрепив лодки, Рыбаков сунулся было в катер, но Ржавый его остановил:
        — Погодь, паря! Поднимись-ка на берег да прогуляйся до леса... Тут близко, и версты не будет. Пойдешь, дак торну-то дорогу не выбирай — пущай на грязи-то следы останутся. Потом полукружьем к реке выбирайся. Выйдешь аккурат на галечну косу. Там и ждать буду. Толкни!
        Николай машинально выполнил его требование — оттолкнул катер от берега. Ржавый, сноровисто орудуя веслами, развернул «Прогресс» и ходко пошел по течению.
        — Ах ты сволочь! Оставил меня одного, как дурака в красной рубашоночке! — кипел в бессильной ярости Рыбаков. — Без продуктов, без спичек!.. Да я тебя...
        Он был в бешенстве от сознания собственной беспомощности, от того, что жизнь его сейчас целиком и полностью была в чужих руках. Но выбора не было. Оставалось только выполнить то, что велел ему Ржавый. Выкарабкавшись на берег, он побежал, не выбирая дороги.
        — Раз, два, три, четыре!.. Раз, два, три, четыре! — считал он вслух, для того, чтобы успокоиться. Нет, не потерял он еще форму! Мышцы по-прежнему были сильны и упруги, легко несли тело.
        «Раз, два, три, четыре!.. Раз, два, три, четыре! Нет, меня голыми руками пока не возьмешь! — с удовлетворением размышлял Рыбаков на ходу. — И Ржавый не посмеет уплыть, не бросит... Зачем ему в конце концов оставлять меня тут, среди тайги, одного? Месть? Какая тут, к черту, месть, когда большими деньгами пахнет! Хоть и хитер Ржавый, да жаден, от дармовых десяти кусков не отступится! Такой куш на дороге не валяется... Никуда не денется, одной веревочкой повязаны! Раз, два, три, четыре!.. А со следами Ржавый все-таки здорово придумал, ловко! Пускай менты по берегу помечутся! Точняком подумают, что ограбившие магазин местные и разделились... Ага, вот уже и лес... Мох тут вековой, значит, следа не будет, ищи-свищи!.. Пожалуй, пора и к реке сворачивать!»
        Рыбаков перешел на шаг и осторожно, ступая только на твердые участки почвы, направился туда, где окутанная густым утренним туманом торопилась к югу речка.
        — Ну как, паря, взопрел малость? — осклабился Ржавый, когда Рыбаков приблизился к лодке. — Струхнул, поди, думал, брошу, а? Не боись, не брошу. Это я тебе показать хотел, что один ты в тайге никто, все твои каратэ-маратэ здесь бесполезны, понял? — Он в несколько глотков допил бутылку водки и выбросил ее за борт. — И еще, Коля, это я с тобой за мордобой посчитался. Но теперича все. Квиты мы, — заверил он, закусывая пряником. — Давай-ка, побегушник, меняй свой гандеропчик!
        На белом, отполированном водой галечнике Рыбаков увидел приготовленную для него одежду — шерстяной тренировочный костюм, черную рабочую спецовку, кроликовую шапку. Чуть поодаль стояли новенькие резиновые сапоги.
        — Этта, паря, еще не все! — пьяно улыбаясь, крикнул Селезнев. — Держи-ка обнову для полного счастья! Эх, жаль, размер не мой оказался! — И на галечник легла шикарная красно-белая японская куртка с подкладкой из искусственного меха.
        Николай отметил, что и сам Ржавый преобразился. Если бы не трехдневной давности щетина, покрывшая его шею, подбородок и щеки, его вполне можно было бы принять за солидного горожанина, решившего провести отпуск на природе.
        Рыбаков сгреб одежду в охапку и побежал в заросли тальника. Там он с отвращением сбросил с себя пропотевшую, опостылевшую арестантскую робу и стал переодеваться. Трико мягко облегло тело. Спецовка тоже пришлась впору. А вот куртка оказалась великоватой.
        «Не беда! — подворачивая рукава, думал Рыбаков. — Пока из тайги выбираемся — лучшего и желать не надо. Удобная штука и легкая, как пух!.. Одно плохо — сильно приметная, за версту видать... Когда раздобуду себе что-нибудь поскромнее, придется эту красавицу сжечь».
        Переодевшись, он ощутил, как у него сразу поднялось настроение. Набив голышами телогрейку, он стянул ее брючинами и утопил в реке. Затем, широко размахнувшись, зашвырнул в воду и сапоги.
        — Ого-о, Кольша! Видуха у тя товарная! — встретил его кривой ухмылкой Селезнев. — Ни один мент, поди, не дотумкает, что ты «заяц с котомкой»!
        Николай сделал вид, что пропустил эту реплику мимо ушей.
        «Пусть покуражится, рыжий хрен, еще не вечер... Посчитаюсь еще при случае, ох посчитаюсь!» — думал он про себя.
        — Куда мы сейчас? — спросил Рыбаков, садясь в катер.
        — Куда, куда! На кудыкину гору! — пьяно куражился Ржавый. — В обратную сторону. По левому-то бережку я протоку заприметил. Вот по ей и пойдем, пока вода-то прибыват. А менты пущай потасуются, поломают бошки свои, куда мы испарились! Усек?
        Мотор взревел, и катерок, круто развернувшись, понес их, подпрыгивая корпусом на мелкой волне. Через несколько минут они свернули в протоку, такую узкую, что две лодки в ней вряд ли смогли бы разойтись. Селезнев хотя и был пьян, но вел моторку мастерски, почти нигде не сбавляя оборотов. Но фарватер угадать было трудно, и раза два они налетали на мель. Ржавый, чертыхаясь, очищал винт от тины, и они снова неслись вперед.
        Протока становилась все уже. Она петляла так, что Рыбаков частенько узнавал места, мимо которых они проходили несколько минут назад. Но вот, на одном из поворотов, Селезнев все же не сумел вырулить, и они с маху вылетели на берег. Удар был настолько силен, что Рыбакова сорвало со скамьи и вышвырнуло на берег, а Ржавый буквально вынес головой ветровое стекло.
        — Хана, отъездились, — мрачно изрек он, осматривая винт. — Шпонку срезало, а запасной нет!
        Рыбаков, потирая ушибленное бедро, подошел к катеру и стал выгружать рюкзаки. Вытащил свой красивый, но бесполезный карабин, потянулся было за пятизарядкой, но Ржавый опередил его.
        — Не надо, кореш, я уж сам за ружьишком-то присмотрю! — пропел он ласково. — Лучше приготовь-ка чего похавать! Пару банок тушенки открой, пряников достань. А я покудова ету посудину притоплю...
        Он наставил лезвие топора в днище катера, а обухом другого нанес несколько ударов. Запузырилась, забилась фонтанчиком темно-зеленая вода. Селезнев открутил струбцины, снял мотор и, крякнув от натуги, приподнял его и бросил на дно катера. Потом вышел на берег и, пробив несколько отверстий в носовой части, столкнул «Прогресс» в воду.
        — Порядок!.. Ляжет на дно, что твой утюг!
        Они быстро и жадно поели, заедая тушенку черствыми пряниками, затем закинули рюкзаки за спину и двинулись в путь.
        Шагали до поздней ночи, сделав за это время только два коротких привала. У Рыбакова ныли плечи под лямками тяжелого рюкзака, хотелось упасть и не двигаться, но он, превозмогая усталость, все шел и шел за Селезневым, который, размеренно пыхтя, продирался через чащу. По тайге он ходил гораздо лучше, чем по болоту.
        Но вот наконец Ржавый притомился, и они остановились на небольшой полянке с поваленной сухарой посередине.
        — Хорош на сёдня. Верст, поди, тридцать отмотали! — сказал Селезнев, сбрасывая с плеч рюкзак. — Ночевать здеся будем.
        Пока Рыбаков впотьмах собирал хворост для костра, Ржавый достал из рюкзака новенький охотничий котелок и выпотрошил в него четыре банки тушенки. На крышке котелка разложил пряники и две плитки шоколада. Рядышком поставил бутылку водки и бутылку коньяку. Потом срубил пару молодых осинок и сноровисто соорудил козелок для костра.
        Николай сбросил груду валежника на траву и собрался было поджигать, но Ржавый его остановил:
        — Погодь! Так мы с тобой, паря, и до морковкиного заговенья не похаваем! Гли-ка, как надо!
        Он ловко сложил сучья треугольным колодцем, подсунул снизу кусок бересты и чиркнул спичкой. Береста зашипела, скручиваясь в тугую трубку, выскочили изнутри язычки пламени и прожорливо, с треском, набросились на сухой хворост. Костер быстро разгорелся и загудел ровно, набирая силу.
        На стволах ближних сосен заплясал розовый отсвет, и тьма вокруг сразу стала гуще, тесным кольцом обступила поляну.
        Вскоре в котелке забулькало, потянуло запахом мясного варева.
        — Эх, сюда бы лучочку пару головочек, да огурчиков малосольненьких, под ето-то дело! — принюхиваясь к аромату разогревавшейся тушенки, выразительно щелкнул себя по кадыку Ржавый. — Знашь, Кольша, в аккурат перед последним сроком, бабенка у меня была, Лизка... Разведенка, конешное дело, да и в кости широка поперек живота, но вот уж грибочки солить умела — век слободы не видать! Эх и житуха у меня тогда была! — даже прижмурил он глаза от сладких воспоминаний. — Заскочишь, бывало, к ней на ночку-то — первым делом стаканец хрр-ясь, огурчиком со смородиновым листиком — хрум-хрум!.. И точно Исус Христос босыми ножками по требухе прошел! А потом ужо и пельмяни из глухарятинки со свининкой, и все тебе остальные двадцать четыре удовольствия!
        Рыбаков слушал хвастливые разглагольствования Ржавого и чувствовал, как текут слюнки. Ему вдруг нестерпимо захотелось вонзить зубы в головку лука или, еще лучше, целиком, прямо с кожурой, съесть несколько лимонов.
        «Похоже, цинга начинается, — подумал он, — надо хоть прошлогодней клюквы на болотинах пособирать, подвитаминиться, а то дело дрянь будет...»
        И еще ему захотелось поесть по-человечески — чтобы и белая, до хруста накрахмаленная скатерть, и вилка, и нож, и красивая женщина рядом.
        «С ума можно сойти! Ведь почти полтора года я не ел вилкой!» — неожиданно пришла мысль.
        — Чё пожелашь, сэр, коньячку али водчонки? — спросил его Селезнев, споласкивая водкой банку из-под тушенки.
        — Лучше коньяку.
        — Ну тогда и я за компанию с тобой побалуюсь... Держи!
        Николай выпил коньяк залпом и закусил шоколадом. Ржавый же процедил свою порцию через зубы, прополоскал коньяком рот, пожал недоуменно плечами, долил в банку водки и выпил.
        — Мрр-р! Вот это другой коленкор пошел!.. А коньяк твой — моча мочой!.. Однако мясцо разогрелось, не грех и закусить...
        Он снял котелок с огня, разломил пряник и окунул его в мясной бульон, погружая в него и кончики грязных пальцев с черными ободками под ногтями.
        Рыбакова чуть не стошнило. Он переложил пряники на клапан рюкзака, взял крышку котелка и ножом нагреб себе мяса.
        — Брезговаешь, значит? А раньше-то ничего, не брезговал, — ухмыльнулся Селезнев.
        Рыбаков ему не ответил, согнул крышку консервной банки так, что получилось подобие ложки.
        «Господи, скорее бы выбраться из этого кошмара! — думал он, обжигаясь тушенкой. — Поесть бы как раньше — в приличном ресторане, чтобы и музыка, и салфетки крахмальные, и шампанское в серебряном ведерке со льдом...»
        — Ну что, тяпнем еще? — перебил его размышления Ржавый. Разомлевший от еды и выпивки, он полулежал на боку, лениво подбрасывая сучья в огонь.
        — Давай, по полстакана, да и поспать надо. Устал я. Слышь, Леша, а сколько нам еще до железки шлепать?
        — До железки-то? — переспросил Селезнев, разливая водку. — До паровозов-тепловозов, паря, еще верст триста с гаком... Ну да не боись! Мы, почитай, уже выбрались. Ежели с утряка выйдем, то к ноче-то на трассу нефтепровода выскочим. А повезет, так и на бетонку наткнемся. Леспромхоз тут неподалеку — верст сорок, не боле. По бетонке-то лес вывозят. Я, брат, энти места хорошо знаю, семь годочков назад магазинчик у них подломил!
        — Значит, до дороги километров сорок, — задумчиво произнес Рыбаков.
        — Да кто их в тайге-то считал... Напрямки ведь идем, строго на юг, — ответил Ржавый. — Ну чего сидим, а? Водка-то выдыхается. — Они выпили. Селезнев разломил плитку шоколада, подал половинку Рыбакову. — Пойду водички поищу, — сказал он, вставая. — Чифирку надоть на ночь замутить... А ты, Кольша, пока лапнику наломай на подстилку да валежнику насобирай, чтоб до утра хватило.
        Взяв пятизарядку и котелок, он растворился во тьме.
        Рыбаков, чертыхаясь и проклиная темень, долго шарил вокруг поляны, собирая ветки и сучья. Потом нарубил топориком молодого, остро пахнущего хвоей лапника и разложил его на две одинаковые кучи около костра. Лег, пристроив в головах рюкзак и, не дожидаясь чая, уснул.

Глава 10

        Старенький «Ветерок» лениво тянул дощаник по мелкой зеленоватой зыби реки.
        Кандычев в брезентовом плаще сидел на корме и терзал ручку газа. Он то сбрасывал обороты, то набирал их до отказа, пытаясь прибавить ход лодке, но слабосильный моторишко только обиженно всхлипывал и булькал на тягостной заунывной ноте.
        — Во, лешак, всю душу вынул! — пожаловался Олегу лейтенант. — Эх, «вихрюху» бы нам сейчас! Кка-к ддали бы чаду!.. Однако ты, Олег, по берегам-то поглядывай — может, дымок костра где или птицы беспокоятся...
        Волков, примостившийся у его ног на рюкзаке, молча кивнул.
        Берега неторопливо плыли мимо — то обрывистые, остро пахнущие влажной глиной, то низкие, заболоченные, в ржавой прошлогодней осоке. Река петляла, и заходящее солнце то, как заплечная котомка, подолгу болталось за спиной, то подглядывало сбоку из-за стволов деревьев, то, совершенно неожиданно, выплывало из-за поворота и обливало своим уже остывающим красноватым светом разом светлеющую речку.
        Чтобы не уснуть, Олег время от времени опускал кончики пальцев за борт и тут же их отдергивал — вода была нестерпимо студеной.
        «Вернемся в Петрово — у Кандычева передремлю часок-другой, — подумал Волков, — а то к утру как выжатый лимон буду. Попрошусь на сеновал... А укроюсь полушубком или тулупом, — мечтал он. — Что может быть лучше этих простых деревенских запахов — овчины и сена!»
        Неожиданно ход лодки застопорился, словно она вошла в тину. Мотор фыркнул и заглох. Стало слышно, как плещется о берег волна, слабо шепчутся под ветром кроны деревьев, где-то вдали резко вскрикивают кедровки.
        — Что случилось, Петро? — обернулся назад Волков.
        — Гляди, — указал Кандычев рукой на радужную струйку, слабо просачивающуюся из глубины реки, — похоже, движок они здесь утопили! — Он запустил мотор, причалил к берегу, перешел на нос лодки и охотничьим ножом сделал несколько затесок на ветках тальника. — Давай, Олега, смотри в оба! Где-то поблизости и лодки должны быть, без моторов они бандюгам ни к чему...
        Олег кивнул и, передвинув кобуру на живот, вытащил пистолет, проверяя, не будет ли мешать тренчик при стрельбе.
        — Думаю, до стрельбы дело не дойдет, — усмехнулся участковый, наблюдая за Волковым. — Ну да береженого бог бережет!
        Лодка снова лениво потащилась вниз по реке. Неожиданно налетевший ветер поднял волну. Днище лодки жестко застучало. Ощущение было такое, точно едешь на телеге по ухабам.
        Минут через двадцать они заметили две дюралевые казанки, сиротливо приткнувшиеся к берегу. На глинистом его откосе виднелись свежие отпечатки обуви.
        — А ну давай-ка наверх, понаблюдай вокруг! — скомандовал Кандычев Олегу, когда лодка причалила. — Я за тобой следом, только свечу на всякий случай выкручу.
        Волков вскарабкался по крутому откосу, припал к уже влажной от вечерней росы траве и осмотрелся. До кромки тайги тянулся луг с одиноким прошлогодним стогом сена. Никого... Только вылетевший на охоту мышелов плавно стелился над землей.
        Олег поднялся в рост и жестом руки подал сигнал Кандычеву. Вдвоем они прошли по следам и сделали вывод: точно такие же следы сильно стертых подошв кирзачей сорок второго размера они видели и подле магазина, и во дворе заброшенного дома Анкудиновой.
        — Видно, разделились, — предположил участковый. — Только куда этот клиент подался? Впереди-то, почитай, верст на четыреста ни жилья, ни дорог — только урман да бологины...
        — Да, странновато, — поддержал его Олег. — Если это Рыбаков, то зачем ему на север идти?.. По идее-то на юг бы надо...
        Они прошли до молодого ельника у кромки тайги, и следы сапог неожиданно оборвались. Несколько минут Кандычев кружил, то и дело пригибаясь, словно принюхиваясь к земле, но все было напрасно.
        — И все-таки, Олега, даю рубль за сто, петлю он где-то сделал! Перехитрить нас, видать, возжелал! Ну да я воробей стреляный, меня на мякине не проведешь!.. Эх, что бы нам чуть-чуть пораньше сюда попасть, мы бы его достали! — сокрушался лейтенант.
        — Ничего, Петро. Как только вертолет с группой подлетит, прихватим с собой собачку и обрежем здесь след. Найдем! — успокоил его Волков. — А пока пойдем-ка стожок осмотрим — не гостит ли в нем кто...
        После осмотра стало совершенно ясно, что к стогу ни люди, ни звери давно не подходили. Сверху и с боков сено было темное и слегка влажное, лазов в стоге не было. Пришлось вернуться к лодке.
        Кандычев вкрутил свечу, но двигатель не запускал, а стоял, в раздумье потирая лоб.
        — Послушай, Олег батькович, идея меня посетила... А что, если мы с тобой для верности в одно местечко заглянем? Не возражаешь?
        Честно говоря, Волкову, уже настроившемуся на возвращение и предвкушавшему сон на сеновале, не очень-то хотелось откладывать это мероприятие. Но признаться в этом лейтенанту было совестно, и он, не подав виду, бодро ответил:
        — Раз надо, значит, надо — какой разговор. Как-никак ты мой оперативный начальник! А местечко это далеко ли? Ночь на носу.
        — Почти рядом. Минут тридцать — сорок хорошего лету. Кедровая падь называется. Там на берегу пожарная наблюдательная вышка есть. Здоровенная — метров под сорок в высоту. Вот я и прикидываю, а не понаблюдать нам часок-другой — нет ли где огонька? Без костра-то ночью преступники никак не обойдутся — холодно!
        «Лету» до Кедровой пади оказалось не полчаса, как предполагал участковый, а все два. Лейтенант, видимо, выпустил из вида, что «Ветерок» против «Вихря» действительно «фукалка». Подплыли к пади уже в абсолютной темноте. Над рекой стоял белесый туман, и Волков, как ни силился, не смог разглядеть вышки. Но Кандычев по одному ему ведомым приметам безошибочно отыскал тропинку, и вскоре они были у цели.
        — Давай за мной, только смотри не оступись — лететь долгонько придется! — предупредил лейтенант и, шурша полами плаща, стал проворно подниматься по лестнице, ступеньки которой подгнили, а кое-где вообще отсутствовали. Кандычеву почти каждую приходилось пробовать на крепость. Чем выше они поднимались, тем сильнее раскачивалась вышка. Ощущение было не из приятных...
        Наконец достигли верхней площадки. Кандычев осторожно закрыл крышку люка и, переводя дыхание, предложил:
        — Садись, располагайся поудобнее, Олег батькович! Мал-мал кислородом дышать будем.
        Он взялся за перила, ограждающие площадку, потряс их, убеждаясь в надежности, потом присел, привалившись к ним спиной.
        Волков сел рядом, всматриваясь в темноту. Внизу, под налетающими порывами ветра, глухо роптала тайга. Куда ни кинь взгляд — ни огонька, ни проблеска света, только густая фиолетовая темень. На душе стало как-то неуютно, появилось ощущение собственной незначительности среди ночной стихии. Кто они с Петром такие по сравнению с этим глухо стонущим внизу океаном тайги? Пылинки...
        Кандычев полез в карман своего дождевика, вытащил сверток и, зашуршав газетой, развернул его у себя на коленях.
        — Питайся чем бог послал! — протянул он Олегу ломоть каравая и большой кусок сала.
        Домашней выпечки хлеб был настолько душист, а сало так аппетитно попахивало чесночком, что у Волкова потекли слюнки. Только сейчас он по-настоящему почувствовал, как проголодался.
        Свою порцию Олег уничтожил так быстро и жадно, что Кандычев расхохотался:
        — Э-э, браток! Ну ты даешь! Сальцо-то с благоговеньем есть надо, как мой дедок говаривал! А то и вкуса не поймешь!
        — Поздно! — развел руками Волков. — Хороша кашка, да мала чашка!
        — Эт-т, точно! Ну да не расстраивайся. Бери нашу Катюшу в жены — чашка всегда полная будет, да и гостям останется... Она в мать пошла — работящая да хлебосольная. И характер добрый...
        Некоторое время молчали. Кандычев чиркнул спичкой и, прикрываясь от ветра плащом, раскурил сигарету.
        А Олег думал о Кате. Как же она добралась, интересно? Что сейчас делает?.. Действительно, очень славная она... Славная...
        Веки его потяжелели, мысли сладко путались, он чувствовал, что засыпает.
        — Эге, браток, да ты никак прикемарил? — толкнул его под бок Кандычев. — Эх, жалко, я чайку не догадался прихватить! Чаем-то сон бы в момент разогнали... Слушай, а что нам обоим мучиться? Давай-ка ночь поделим, глядишь, часика по три и передремлем, завтра все легче будет! Так что ложись, поспи, я пока не хочу.
        — Не-е, тогда давай на спичках бросим, чтоб по-честному! — запротестовал Олег.
        — На спичках так на спичках, — полез в карман лейтенант. — Тяни! Короткая дежурит.
        Волков потянул. Выпала ему целая спичка — «длинная». Притворно вздохнув, он положил голову на брус, окантовывавший площадку, подогнул ноги и засунул руки в карманы телогрейки. Уснул он почти мгновенно — будто улетел в черную теплую глубину.
        Кандычев посмотрел на него, улыбнулся и переломил в пальцах свою спичку. До этого она тоже была «длинной»...
        Прошло часа полтора. Наверное, жалея вымотавшегося Волкова, лейтенант позволил бы ему поспать еще пару часов, если бы не...
        — Эй, Олега, кончай ночевать! — затормошил Кандычев спящего. — Подъем, тридцать секунд!
        — Я сейчас, сейчас! — пытаясь разлепить тяжелые веки и массируя затекшую шею, забормотал Волков спросонья. — Вот ведь как разоспался! Ты ложись, ложись, я подежурю...
        — Да нет, не время сейчас спать! — возразил лейтенант. — Глянь-ка налево! Примечаешь что?
        Олег потер ладонью глаза, посмотрел в темноту, но ничего не заметил.
        — Смотри сюда, на мою руку! — придвинулся к нему вплотную Кандычев. — Видишь?
        Волков до рези в глазах вглядывался в глухо шумевшую внизу тайгу и вдруг увидел едва заметную красноватую искорку. Она то чуть-чуть тлела, то вспыхивала ярче.
        — Костер! — догадался Олег.
        — Похоже на то, — подтвердил Кандычев. — Километров десять — пятнадцать до него будет...
        Волков достал из нагрудного кармана комбинезона компас, снял тормоз и, подождав, пока светящийся наконечник стрелки успокоится, определил магнитный азимут.
        — Сто восемьдесят пять. Запомни на всякий случай, — сказал он. — И надо идти. Кто бы у того костра ни грелся, а проверить надо.
        Они спустились с вышки. Внизу было гораздо прохладнее — от земли, от ветвей деревьев, от реки тянуло сыростью и холодом.
        Волков достал фонарик и протянул Кандычеву:
        — Посвети-ка, Петро!
        Он вынул носовой платок и, присев на ступеньку вышки, развернул его на колене.
        — Что собираешься делать? — спросил лейтенант. — Пока непонятно.
        — Сейчас поймешь. На лодке хочу сигнал оставить.
        Шариковой ручкой он нарисовал на платке большой восклицательный знак и печатными буквами написал:

        «Мы преследуем преступников. Видели в 10 — 15 км костер. Направление от вышки — азимут магнитный 185. Просьба срочно сообщить эти данные в милицию или розыскным нарядам внутренних войск.

Участковый инспектор Кандычев.
Прапорщик Волков».

        В конце записки он проставил дату и время.
        — Ну, как мнение моего оперативного начальника? — поинтересовался Волков.
        — Пойдет, неплохо придумал! — одобрил участковый, но добавил мрачновато: — Если, конечно, в эти сутки здесь какая-нибудь посудина вообще проходить будет... Так что ни к чему это, сами справимся. Чего людей зазря тревожить!
        — Я это сделал в расчете на вертолет, — пояснил Волков. — Старший группы майор Лукашов — опытный розыскник. Узнает, что мы с тобой на лодке уплыли и не вернулись, обязательно облет реки сделает. Вот лодку-то и заметят!
        Олег срезал ножом длинный тальниковый прут, привязал к нему платок наподобие флажка и закрепил это сооружение на корме. Потом свизировал по компасу азимут, и они зашагали, изредка подсвечивая под ноги фонариком, постепенно забирая вправо от реки.

Глава 11

        Под утро Ржавый проснулся от холода. Замерзла спина, занемела до мурашек левая нога. Голова трещала с похмелья, тяжеленная, точно дубовая колода.
        Костер почти прогорел, остались только подернутые сизым пеплом малиново светящиеся угольки. Селезнев нашарил котелок, попил. Чертыхаясь, выплюнул изо рта нападавших в чай комаров. Привстав, дотянулся до кучи хвороста, накидал на угли. Подул, раздувая жар. Потом бухнулся на подстилку, спиной к костру.
        Головешки постепенно осветились изнутри хищным желтым светом, отчего стали похожи на большие початки кукурузы. Затрещали, сворачиваясь на жару, ветки сухостоя, побежали по ним маленькие злые язычки пламени.
        Через несколько минут костер вошел в силу, поднялся высоким пламенем, застрелял сердито, разбрасывая уголья. Извиваясь, огненный бесенок перепрыгнул на подстилку Ржавого, исчез, затаился в ней на какое-то мгновение, быстро растекся ослепительными ручейками по смолистому лапнику и вдруг пыхнул ярким пламенем, жадно скручивая хвою. Загорелась, заплавилась куртка на спине Ржавого. Но не чувствовал он ничего, спал тяжелым похмельным сном. И вдруг страшный крик разбил тишину, эхом заметался по лесу.
        Разбуженный Рыбаков мгновенно вскочил на ноги и увидел, как по поляне мечется живой человеческий факел, катается по траве, вскакивает и вновь катается, пытаясь погасить огонь.
        — А-а-а-а!! А-а-а-а-а-а!!! — рвали тишину вопли, метались среди стволов деревьев.
        Рыбаков бросился к Селезневу, но остановился, поняв, что и его куртка может загореться. Скинул ее, подскочил к рюкзаку, вытряхнул содержимое. Улучив момент, дал Селезневу переднюю подножку и, орудуя парусиной рюкзака, сбил пламя.
        Ржавый то тонко и пронзительно верещал, то басовито рычал, дергаясь всем телом, ногтями скребя прошлогоднюю листву.
        — А ну хорош! Хорош, успокойся! — прикрикнул на него Рыбаков.
        Но тот, видимо, не слышал и, обезумев от боли, бился, словно в конвульсиях. В прожогах куртки виднелась голая спина Ржавого — сочившаяся кровью и местами напоминавшая печеную в углях картошку. Рыбаков дотянулся до бутылки с водкой, зубами сорвал пробку и, заломив руку Ржавого, облил раны водкой. Тот на секунду притих, потом взбрыкнул, сбросил с себя Николая и на четвереньках быстро-быстро пополз в лес, оглашая его истошными криками.
        «Да-а... похоже, отпрыгался наш жеребчик! — со злой иронией заключил Рыбаков, провожая Селезнева взглядом. — Эх, не ко времени... Теперь одному придется по тайге шлепать, без проводника. А, собственно, что я потерял? — рассуждал он. — Компас есть, харчей навалом, оружие... Если Ржавый не врет про нефтепровод, то за сутки я запросто до него доберусь — каких-то сорок километров. Ну а дальше уж как бог на душу положит... — Он поднял пятизарядку, вытряхнул на землю вещи из рюкзака Ржавого. — Так... Первым делом взять патроны... Штук десять в карман куртки... Шоколад, масло, пряники — все в рюкзак... Тушенку возьму только в металлических банках, — прикидывал Рыбаков. — На всякий случай пару бутылок коньяка — если употреблять понемножку с шоколадом, отличный допинг! Нож при мне, топорик и котелок не забыть бы...»
        И он принялся тщательно укладывать рюкзак в дорогу.
        Причитая и охая, на четвереньках подполз Ржавый. Схватил котелок и жадно стал хлебать чай. Потом выгреб из карманов пучки какой-то травы и попросил Рыбакова:
        — Коленька, друг, завари-ка в котелке вот это, от ожогов помогает! Ох! Ох ты, батюшки! Да за что же меня бог так наказал, а? — по-бабьи причитал он. — Спину-то, спинушку... ровно черти в аду... шмалят! — кривясь от боли, стонал Ржавый.
        — Ишь ты, о боженьке вспомнил. Скажи спасибо, если тебя в ад черти примут!
        — Коленька, ну завари травки! Она боль снимает хорошо, ну что тебе, — заканючил было Селезнев, но вдруг осекся. Видно, до него дошло, какими приготовлениями занимается его кореш.
        — Некогда мне тебе бальзамы варить. Видишь — делом занят.
        — Коль, а Коль, не бросал бы ты меня, а? — неожиданно тихо попросил Ржавый. — Пригожусь ведь еще... Мне бы только пару ден отлежаться... Пару ден, а? И снова на ногах буду! На мне ж как на собаке... Не бросай, а?
        В его голосе сквозила такая безысходность, что Рыбакову даже стало немного жаль его. Но это продолжалось недолго.
        «Жалей не жалей, — подумал он, — что проку в этой жалости? Теперь Ржавый мне только обуза. Тут уж, как говорят, каждому свое! Сестры милосердия из меня все равно не получится, так что сдергивать отсюда по-срочному надо!»
        Рыбаков взял свой рюкзак и закинул его за спину. Ржавый повернул голову в его сторону, видимо, понял, что чуда не произойдет, и попросил тихо, почти шепотом:
        — Коль, ну не бросай, Христом-богом молю! От денег, которые ты обещал, откажусь, а? Я ж для тебя эвон сколь сделал, а ты...
        — Ладно, заглохни, делальщик! — перебил его Рыбаков. — Скажи еще спасибо, что жратвы тебе оставляю!.. А насчет денег я тебе так скажу — деньжата у меня есть. И много. Но не такой уж я дурак, чтобы с такими, как ты, делиться. — Он помолчал немного и добавил: — Я тебе, Ржавый, плохого не желаю. Да только расходняк у нас с тобой вышел... Выберешься — твое счастье, не выберешься — значит, фортуна к тебе задом повернулась... Ну, бывай, что ли.
        — Ах ты, сука! — внезапно задохнулся от ярости Селезнев. В эту минуту он был похож на большого грязного пса, издыхающего, но еще пытающегося укусить в последней злобе. — Вот только уйди попробуй! Да после такого тебя в любой зоне...
        — Да брось ты, напугал! — рассмеялся Рыбаков. — Не для того я ушел, чтобы снова в зоне оказаться! А на законы ваши блатные мне лично глубоко наплевать. Кто сильнее, тот и прав, понял ты, животное?
        Селезнев не ответил, только с ненавистью полоснул взглядом по Рыбакову.
        — Ишь ты, посмотрите, какие мы нервные! — с издевкой произнес Николай. — А ты и забыл, наверное, сука, как хотел мне хребет сосной перешибить? Забыл?! Но у меня память хорошая, и в долгу я никогда не остаюсь, аккуратный. Тебя как, картечь устроит? — приставил он дуло пятизарядки к голове Ржавого. — Или на жакан перезарядить?
        Почувствовав холодную сталь оружия, Селезнев притих и вдруг заплакал беззвучно, размазывая по лицу слезы.
        — Ладно переживать-то! Пошутил я! Сдохнешь самостоятельно, без моей помощи. Не буду на себя мокруху брать... Так что молись за меня Николаю-угоднику, кабан шмаленый. Счастливо оставаться!
        Едва успел Рыбаков сделать несколько шагов, как Ржавый с непостижимой быстротой, на четвереньках догнал его, обхватил сапоги руками:
        — Николай! Коля! Ну не бросай! Ну есть же в тебе людское! Христом-богом молю! Не погуби, век помнить...
        Рыбаков секунду-другую помедлил. Уж больно сладко заныло сердце при виде унижающегося, червем извивающегося человека.
        — Убери ласты! Убери, говорю! — лениво произнес он и с маху въехал носком сапога в подбородок Ржавого.
        Тот охнул, свалился ничком, обхватил руками голову, ожидая новых ударов. Но Рыбаков не стал больше бить его, поправил на плече ремень пятизарядки и двинулся в тайгу.
        Было пасмурно и сыро, солнце еще только начинало вставать. По низинкам растекались клубы белесого тумана. Где-то вдали протрубил лось и, спустя мгновение, отозвалось ему эхо.
        Звериная тропа, по которой шел Рыбаков, была хорошо натоптана, но проходила через такие густые заросли, что он буквально продирался сквозь мокрые ветки, заслоняя лицо ладонями, чтобы не лишиться глаз. Зато по сосняку он пошел легко и пружинисто.
        Настроение было прекрасным — ему крепко везло! И росла уверенность, что так будет и дальше. Действительно, ведь то, что приключилось со Ржавым, могло быть и с ним! Но судьба, видать, оберегала его, отводила беду...
        «Хоть бога и нет, но миром кто-то правит! — подумал Рыбаков. — Есть, есть, видать, на небе и моя путеводная звездочка...»
        Вдруг он вспомнил, что идет без компаса, что компас остался на руке у Ржавого.
        — Вот раззява! — обругал он себя и остановился в раздумье.
        Возвращаться назад — плохая примета. Но и без компаса в тайге — вилы! Можно так закружиться в каком-нибудь молодом березнячке, что и за неделю с него не выпутаешься... С тайгой шутки плохи, это он давно усвоил.
        Обратный путь Николай проделал значительно быстрее. Вон уже и дымок костра сквозь деревья виднеется — рукой подать.
        «Но что это? Никак голоса? Странно... Ржавый, что ли, со страху причитает?» — подумал он и, взяв пятизарядку на изготовку, бесшумно ступая, двинулся вперед.
        Осторожно выглянув из-за густой ели, он увидел склонившегося над Селезневым человека в дождевике и милицейской фуражке. Чуть поодаль стоял рослый парень в зелено-пятнистом комбинезоне.
        — Так ведь не сам я, граждане начальники! — донесся до слуха Николая хриплый голос Ржавого. — Да чтоб мне век слободы не видать, если фуфло толкаю! Он же, гад, всю дорогу меня под ножом, как телка, держал! Магазин ломануть заставил!
        — Когда ушел Рыбаков с этого места? — перебил Селезнева парень в комбинезоне.
        «Вот и по мою душу пожаловали архангелы! — мелькнуло в голове Рыбакова. — Ну нет, шалишь! Не дамся! Пока вас только двое, вы для меня — пыль!»
        Трясущимися от возбуждения руками он вскинул ружье и, затаив дыхание, прицелился.
        Видимо заметив движение за елью, милиционер вскочил на ноги, вскинул руку с пистолетом, но Рыбаков опередил его. Пять раз подряд подпрыгнуло, грохоча, ружье в его руках.
        Сквозь пороховой дым он видел, как повалился на землю парень в комбинезоне, как судорожно схватился за грудь тот, в плаще, как один из выстрелов снес с его головы милицейскую фуражку... Видел Рыбаков и как вскочил на ноги Ржавый и опрометью бросился в чащу.
        «Ну нет, тебя я тоже в живых не оставлю, сука продажная! — решил Рыбаков, лихорадочно перезаряжая ружье. — Свидетели мне не нужны!»
        Он настиг Ржавого через несколько сотен метров и всадил три заряда картечи в его обезображенную ожогом спину.
        «Ну все, Коля! Теперь конец один! — трясся Рыбаков в лихорадке возбуждения. — Назад дороги нет! Три мертвяка — это верная «вышка».
        Преодолевая отвращение, он нагнулся над Селезневым, стараясь не смотреть на его лицо с выпученными стекленеющими глазами, снял с его руки компас и, подстегиваемый страхом, не разбирая дороги ринулся в чащу.

Глава 12

        Очнулся Волков как-то разом... Перед глазами прошлогодняя листва, горьковато так пахнет. В голове гудит и чем-то холодным покалывает, будто льдинки там. Попытался встать, но сил не хватило, затошнило, поплыло перед глазами. Несколько раз вдохнул поглубже воздух — вроде полегчало. Потихоньку поднялся на ноги — почувствовал, что его качает, как березу на ветру... Сознание постепенно возвращалось, и он попытался вспомнить, что произошло.
        «Так... Давай все по порядку... Кандычев опрашивал этого рыжего с обожженной спиной... Наклонился над ним... А я? Я спросил, когда ушел Рыбаков? Да. Вроде так было... Потом Кандычев быстро поднялся и... что? Стоп, стоп, погоди!.. А где же Кандычев?»
        Преодолевая головокружение, Олег повернулся, огляделся. Сквозь застилающую глаза пелену метрах в пяти от себя заметил Петра.
        Лейтенант лежал, вытянув руку с пистолетом. Пола брезентового плаща задралась, накрыв ему голову, и казалось, что Кандычев сладко спит. Рядом валялась растерзанная картечью милицейская фуражка. В груди у Волкова похолодело. Он шагнул к лейтенанту раз, другой. Ему хотелось сделать это быстрее, но ноги были как ватные, плохо слушались. С трудом добрался-таки, нагнулся над лейтенантом. Рукав плаща Кандычева набухал бурым пятном. Олег приподнял участкового за плечи.
        — Петя, Петро, ну как же так? — шептал он, трясущимися руками расстегивая пуговицы. — Сейчас, сейчас перевяжу тебя! Сейчас...
        Голова Кандычева не держалась, бессильно моталась из стороны в сторону, но в какой-то момент Волкову почудилось, что тот слабо застонал. Прислушался — точно!
        «Жив! Жив!» — обрадовался Олег.
        Он осторожно снял с лейтенанта плащ, вытащил финку и по швам отрезал липкие от крови рукава кителя и рубашки. Осмотрел раны и понял: две картечины прошили предплечье Кандычева навылет. Кровь фонтанировала и обильными ручейками стекала на землю.
        Волков подхватил раненого под мышки, подтащил к пню, прислонил спиной.
        — Ты потерпи, Петро, я мигом, — приговаривал Олег, доставая перевязочный пакет. Зубами дернул нитку — прорезиненная оболочка разорвалась и обнажила белизну бинта. Наложив подушечки пакета на раны, он сделал перевязку. Потом осмотрел тело Кандычева, но других повреждений не нашел.
        — Ну вот и ладно, вот и чудненько! — тихонько приговаривал Волков. — Рана у нас не опасная, кость вроде не задета... Доктора руку подштопают, починят, все будет хорошо... Только ты не спи, Петя, нельзя сейчас спать!..
        Он легонько потрепал Кандычева по небритым щекам, и тот, застонав, открыл глаза.
        — Сильно меня? — тихо спросил лейтенант.
        — Ты лежи, лежи! Не шевелись! — попросил Волков. — Все у тебя хорошо. Рана навылет, неопасная... Крови вот только много потерял. А фуражку твою, погляди-ка, в клочья разнесло! Знать, в рубашке вы родились, товарищ участковый!
        — Мм-м... — простонал, кривясь от боли, лейтенант. — А эти бандиты где? Ушли?
        — Ушли, Петро. Ну да ничего, мы их все равно достанем! Через часок-другой вертолет будет здесь...
        — Как глупо все получилось, — поморщился лейтенант. — Перехитрили они нас с тобой! Как рябчиков на манок взяли! А пистолет где мой? — вдруг спохватился он.
        Кандычев откинул голову на пень и прикрыл глаза.
        — Морозит что-то, — пожаловался он. — И спать хочется... Сам-то как себя чувствуешь? — после паузы спросил Кандычев.
        — Как молоденький огурчик, — пошутил Олег, — зеленый и в пупырышках!
        — Ладно тебе храбриться-то! Вон гляди — вся голова в кровище! Перевязал бы.
        — Да это так — царапина! — отмахнулся Волков. — Чугунок у меня толстостенный оказался — свинец отскакивает.
        — Зайчишка ты! — слабо улыбнулся лейтенант. — Ты вот что, зеленый огуречик, слушай меня внимательно и не перебивай. Бери продукты, патроны из моих магазинов и давай по следу. Бандюги далеко не должны уйти, не смогут... Видал, как у рыжего спина обожжена?
        — Нет, Петро, — покачал головой Волков. — Догонять, конечно, надо, но тебя, раненного, я не брошу!
        — Просил же не перебивать! — с досадой поморщился Кандычев. — Я сам за себя отвечаю. А вот тебе, пока утро, пока трава и листва мокрые, пока следы на листве приметные, настигать бандюг надо! Да только смотри, брат, не повтори глупость мою, осторожнее будь, хитрей... Где-нибудь на привале их брать надо, лучше ночью, когда у костра греться будут...
        — Нет, Петя, никуда я не пойду, — негромко, но твердо возразил Олег. — Пойми, не могу! Случись такое со мной, разве бы ты меня оставил, раненного, в тайге, а? Нет, не могу! И на этом кончим!
        — Да пойми ты, если мы этих гадов не задержим, как же я людям в глаза смотреть буду? Как форму милицейскую надену? Мне же тогда только один выход — уезжать из родных мест куда глаза глядят, от позора подальше! Иди, как друга тебя прошу!
        — Но как же ты? — заколебался Волков. — Один в тайге, ранен...
        — За меня ты не беспокойся! У нас, Кандычевых, порода двужильная, — успокаивал лейтенант Олега. — Костер буду жечь — с вертолета обязательно заметят. Да и ты, как выберешься, сообщишь... По моим расчетам, если на юг держаться, километрах в пятидесяти есть лесовозная дорога. Шоферов встретишь — обязательно помогут... Иди, иди, не теряй времени!
        Сомнения раздирали душу Олега. Он обвел поляну взглядом. У костра валялся рюкзак, несколько банок тушенки, бутылки водки и коньяка, охотничий топорик.
        «Была не была. Надо преследовать преступников! — принял он решение. — Еды Петру суток на двое хватит... Надо только ему шалаш соорудить да дров впрок заготовить!»
        Олег встал, поднял с земли топорик и пошел затесывать сухару, лежащую посреди поляны, чтобы сделать нодью*.
_______________
        * Н о д ь я — тип таежного костра.

        Закончив обрабатывать сухару, он еще минут сорок рубил и собирал на земле ветки, подтаскивал их поближе к Кандычеву, пока не набрался солидный ворох.
        — Ну как, Петро, думаешь, ночи на две дровишек хватит? — спросил он участкового. — Не озябнешь?
        — Лапнику принеси побольше да еще листвы нагреби пару охапок. С листвы-то дым белый, его далеко видно будет... Как вертолет заслышу — дымить начну. Должны заметить.
        Когда с заготовкой топлива было покончено, Олег почувствовал, что сильно устал, и присел на корягу напротив лейтенанта. Он заметил, что Кандычеву становится хуже — лицо побледнело до синевы, а все тело его содрогается в мелком ознобе.
        Волкову захотелось подбодрить товарища:
        — Давай-ка мы с тобой, Петро, почаевничаем на дорожку, а? Сейчас за водой сбегаю, чайку сварганим. А потом я тебе шалашик сооружу. Классный. По самому последнему слову таежной техники. Перинку из лапника настелю — не хуже, чем у поповской дочки, будет!
        Когда наконец они попили чаю и строительные хлопоты были закончены, Олег подсел к раненому поближе и попросил:
        — Потерпи, казак, чуток. Сейчас немножко щекотно будет. Приодеть тебя хочу...
        — Не суетись. Тепло мне, — постанывая, ответил лейтенант. — Плащом сверху накроешь... и порядок... Не замерзну. Лето ведь.
        — Отставить разговорчики! — непререкаемым тоном ротного старшины пресек рассуждения раненого Волков. — На тебе уже не китель, а экспонат музея боевой славы! Ничего, ничего, пока в моем обмундировании покрасуешься. Только уговор — с возвратом! — Он расстегнул свой комбинезон, скинул «пэша»*, осторожно, чтобы не потревожить запекшуюся на голове рану, снял с себя свитер и надел все это на Кандычева поверх кителя. — Вот так-то, товарищ лейтенант! Денек прапорщиком побудешь! Но если уж очень хорошо попросишь, могу на погонах зигзаги нарисовать. Целый генерал-лейтенант получится. Солиднее все-таки! — балагурил Волков, стараясь хоть как-то поднять настроение раненому.
_______________
        * ПШ — полушерстяное обмундирование (полевая форма).

        — Эх, Олега, Олега! Да за такое «чепе» меня не только в прапорщики, в рядовые-то...
        — Ишь ты! Не знал я, что ты такой чувствительный! — перебил его Олег. — И на старуху бывает проруха, скажу я тебе!
        Он сбегал к костру, сложил продукты в рюкзак, прихватил валявшийся неподалеку карабин и подтащил все это к Кандычеву. Финкой вскрыл три банки тушенки, срезал пробку на бутылке коньяка. Пошарил в рюкзаке, вытащил плитку шоколада.
        — Брось ты! — запротестовал лейтенант. — Не хочу я есть!
        — А ты через «не хочу»! Сделай-ка несколько глоточков, а то трясешься как осиновый лист. И чтобы всю плитку шоколада съел!.. Для раненого калории — первейшее дело. Не болтать надо, а кровь восстанавливать!
        И как лейтенант ни упрямился, Олег все-таки добился, чтобы его медицинское предписание было выполнено. Потом в раздумье посмотрел на лежащий на земле рукав рубашки, ножом распорол его на две половинки и, слегка смочив ткань водкой, туго перевязал голову.
        — Глянь-ка, прямо пират какой-то! — улыбнулся лейтенант. От выпитого коньяка он уже заметно порозовел, перестал дрожать.
        — По этой жизни кем только не станешь! — пошутил Волков и, прихватив с собой охапку хвороста, пошел разводить костер под сухарой. Затем помог Кандычеву перебраться в шалашик, уложил его на лапник и укрыл плащом. Помолчал немного, оглядывая, хорошо ли устроил раненого товарища. — Ну давай, Петро, выздоравливай! Спи больше, питайся как следует... Если подмога подоспеет, скажи ребятам, пусть на деревья поглядывают — затески по ходу делать буду! Ну, будь здоров! — легонько похлопал он Кандычева по плечу.
        — До встречи! — тихо ответил лейтенант.

Глава 13

        С каждым шагом тайга становилась глуше и глуше. На пути Волкову все чаще попадались завалы из гнилых обомшелых стволов. И обходить эти препятствия не имело смысла — они тянулись на многие сотни метров. Олег чувствовал, что здорово устал: верст пятнадцать уже отмахал безо всякой передышки! А тут еще эта таежная «полоса препятствий» с ее нескончаемыми барьерами и бумами...
        Четкие отпечатки сапог Рыбакова попадались совсем редко, но то свежий излом ветки, то содранный каблуком клок лишайника на лежащей осклизлой осине, то цепочка продолговатых, заполненных водой углублений во мху болотца говорили о том, что преступник проходил здесь не так давно.
        В том, что именно Рыбаков убил своего сообщника, Олег не сомневался. На труп рыжего он наткнулся, пройдя по тропе метров восемьсот от поляны, где остался Кандычев. По тому, как кучно, снопами, вошла картечь в его спину, Олег определил, что выстрелы были произведены с близкого расстояния, почти в упор.
        — Вот же звери! — с отвращением и брезгливостью сплюнул тогда Волков, рассматривая обезображенную пузырями ожогов, развороченную кусками свинца спину убитого. — Ради своей шкуры на все способны... Показать бы все это тем, кто гнусавит по подъездам да подворотням блатные песни!.. Тем, кто души малолеткам калечит воровской романтикой!.. Может, поумнели бы...
        К убитому у Олега особой жалости не было. Наверняка и этот рыжий при жизни был ничем не лучше Рыбакова. Но добить беспомощного, искалеченного?!
        В семи шагах от трупа он обнаружил стреляные гильзы. Они лежали веером на прошлогодней прелой листве — три пластиковые гильзы молочно-желтоватого цвета. Именно такие патроны для пятизарядного ружья показывал ему Кандычев в магазине.
        «А Рыбаков-то думает, что и нас с Петром прикончил, — размышлял на ходу Олег. — Значит, он в полной уверенности, что за ним никакой погони нет. Это хорошо... И шагает он, гад, широко, резво! — прикинул расстояние между следами обуви бандита Волков. — Спешит, поди, на железную дорогу выбраться? Ну спеши, спеши... Все равно достану!»
        Он сориентировался по компасу и пришел к выводу, что на протяжении всех шести часов преследования следы Рыбакова вели строго на юг.
        «Ишь ты, как по линейке шпарит, — отметил Олег. — Видать, компас тоже не в первый раз в руках держит! Но пора, пожалуй, мне темп прибавить. Отстаю от него пока прилично...»
        Он понимал, что проигрывает преступнику в скорости: тот идет свободно, как ему удобнее, а у Олега много времени уходит на отыскание следов.
        «Так... Я прохожу в час примерно три, три с половиной километра... А Рыбаков, судя по всему, километра четыре. Значит, надежда только на то, что привал где-нибудь сделает. За счет этого времени мне удалось бы подобраться к нему поближе... Но догнать — только полдела! Еще надо изловчиться обезоружить Рыбакова. Чуть зазеваешься — угостит жаканом или картечью. У него рука не дрогнет, это уж точно!»
        При этой мысли Олег почувствовал, как рана на голове засаднила сильнее, кровь запульсировала под повязкой теплыми толчками.
        «Ага-а! Трусишь, мил человек! — с неожиданным злорадством подумал Волков. — Это тебе не на собраниях выступать: «Если прикажут!», «Если понадобится!»... Понадобилось! Тут вопрос ребром: или ты его задержишь, или он тебя завалит, как того рыжего. Другого не дано. Конечно, можно повернуть назад, к Кандычеву. Сбился, мол, со следа, и дело с концом. И никто бы тебя не осудил — сам ранен, товарища не бросил, и все такое... А если еще «подзалить» немного — так и вообще в герои выйду!» — издевался над собой Олег.
        Между тем день уже заметно клонился к вечеру. Начинало смеркаться. Ветер усилился, и тайга под его порывами заволновалась, зашумела мощно и глухо. Вершины огромных елей и сосен ходили так сильно, что, глядя на них, кружилась голова.
        «Пожалуй, дождь может пойти! — озабоченно поглядывая на низкие тяжелые тучи, подумал Олег. — А то и со снегом!»
        Он знал, что погода в этих местах может выкинуть самый неожиданный фортель. Что ни говори — Север есть Север!
        «А снежок-то, пожалуй, был бы мне на руку!» — пришла мысль.
        Он представил себе на припорошенном снегом мху четкие отпечатки подошв сапог Рыбакова и аж прищелкнул языком от удовольствия. Вот когда бы он смог увеличить скорость! Они прямо грезились Олегу, становились навязчивым видением, эти отпечатки резиновых сапог с протектором «елочка»!
        «Но тогда же Кандычев вконец замерзнет! И так, поди, замерзает. Крови-то много потерял... Ну да ничего! Петруха парень крепкий, обойдется! — успокаивал он себя, но сердце все-таки ныло в тревоге. — Скоро прилетит вертолет, подберут его... Но почему я не слышал звука вертолета? Неужели не выпустили по метеоусловиям? — гадал он. — Вполне могло быть. Целый день облачность низкая, могли и не выпустить...»
        — Эх, Петруха, Петруха! — вздохнул вслух Волков. — Ты уж как-нибудь держись там, браток! Я постараюсь быстро обернуться...
        Пройдя еще несколько километров, Олег попал в «гибняк» — мертвый лес, поеденный каким-то вредителем. Зрелище было неприятное. Серо-черные безжизненные, источенные червями стволы тянули к низкому, хмурому небу свои узловатые сучья, страшные, словно ампутированные руки. Все здесь напоминало неправдоподобно громадное кладбище — так же пустынно и жутко. Ни звериных, ни птичьих следов. Только ветер гуляет в мертвых стволах, завывая по-особому протяжно и тоскливо.
        «Вот где о царстве Кощея фильм снимать!» — думал Олег, оглядываясь по сторонам.
        Он шел и размышлял, что как ни храбрись, а все-таки одному в тайге страшновато. Случись что, помощи ждать неоткуда — на десятки километров вокруг никакого жилья... Есть, правда, любители порассуждать: мол, бывалому человеку тайга — дом родной! И накормит, мол, и напоит, и ночлег даст. Оно, может, и так, если рюкзак полон припасов, а рядом товарищи, с которыми и лихо не беда. Еще веселее, когда лаечки впереди бегут, о разных лесных жителях предупреждают. Тогда и бояться нечего, тогда и трудные километры в удовольствие. А в его, Волкова, положении? Вывихни ногу — конец. В болотине оступись — тоже конец! А сколько еще километров шагать, что впереди ждет — кто знает!
        «Во, во! Ходи, ходи, паря, доходишься! — неожиданно поддакнул внутри Волкова какой-то человечек. — Вишь, во-о-н тот ельничек, что впереди чернеет? Торопишься ты, паря, бежишь со всех ног, а может, смертушка-то тебя там и поджидат! Притаился там Рыбаков, ждет, когда подойдешь на верный выстрел. Только шевельнет пальцем-то — тут и конец тебе!» — бубнил человечек почему-то голосом лесника Сюткина. Он был страшно осторожен и многоопытен, этот человечек. Точно такой же, наверное, сидит в каждом из нас. Но узнаем мы о его существовании только тогда, когда трусим.
        «Хватит ныть! И без тебя тошно! — осадил его Олег. — Что же это получится, если все только и будут делать, что за чужие спины прятаться? Если не я, не другой, то кто же?!»
        «Гибняк» кончился, и Волков спустился в заболоченную низинку, по которой бежал небольшой ручеек, остановился на зыбком мшистом берегу и вволю напился. Вода была студеной, прозрачной, но на вкус отдавала железом и древесной гнилью...
        Спустя полчаса он добрался до ельника, в котором деревья росли так плотно, что приходилось постоянно заслонять лицо руками, чтобы не повредить глаза. Хвоя была влажной, и комбинезон, моментально впитав воду, стал холодным и тяжелым.
        Олег увлекся поисками мало-мальского просвета в плотной массе ельника, лапы которого пребольно хлестали по лицу, ребрам, ногам и...
        Когда он опомнился — следы Рыбакова были потеряны.
        Напрасно Волков ползал между корневищами, силясь отыскать на плотном ковре хвои знакомые отпечатки! Кроме собственных следов, он ничего не находил...
        Возвращаться назад и начинать поиск с кромки леса — только время терять. Тем более что сумерки сгущались все сильнее.
        — Отт черт! — в сердцах выругался Олег.
        Немного поразмыслив, он принял решение идти строго на юг — вряд ли Рыбаков надумает изменить направление. Другого выхода у Олега не было.
        — Вперед! — скомандовал себе Волков и, сориентировавшись по компасу, снова начал пробиваться через чащобу, попеременно, как боксер в глухой защите, выставляя перед собой локти.
        Он злился на свою неосмотрительность, психовал, но борьба с треклятым ельником отняла столько сил, что, когда Олег выбрался на открытое место, не было уже ни злости, ни каких-либо других чувств, кроме отупения и усталости да желания растянуться на земле.
        Но Олег пересилил себя и двинулся дальше. Он знал, что стоит только поддаться минутной слабости, прилечь, и уже никакая сила не сдвинет его с места, пока он хорошенько не выспится.
        Вообще, с ним начинало твориться что-то неладное... В глотке пересохло так, будто он наглотался цемента, голова горела и кружилась, мучительно хотелось спать. Ноги предательски подгибались и дрожали.
        «Уж не заражение ли? — подумал он с тревогой, ощупывая заскорузлую от крови повязку. — Только этого еще не хватало!»
        Полез в нагрудный карман и вытащил упаковку олететрина. Проглотил сразу три таблетки.
        «Как-никак антибиотик, оклемаюсь», — успокоил себя Волков. Он взглянул вперед, словно прикидывая, сколько же еще осталось шагать, и ему вдруг показалось, что в надвигающейся темноте блеснул красноватый огонек. Пригляделся повнимательнее. Нет, не показалось!
        — Неужели костер! — обрадовался Олег.

Глава 14

        Да, это был костер.
        Он горел по ту сторону дороги, возле вагончика бытовки, и его красноватые отблески плясали на стеклах кабин МАЗов, стоящих неподалеку. Машины были без кузовов, с длинными анкерными прицепами. Эти лесовозы напоминали стадо каких-то огромных и диковинных зверей, вышедших из чащобы на свет костра и застывших в нерешительности. Казалось, стоит только крикнуть или хлопнуть в ладоши, как они сорвутся с места и тяжелым, глухим стоном отзовется земля под их ногами...
        У костра Волков разглядел двоих. Они сидели друг напротив друга, пили чай из кружек и, судя по жестикуляции, разговаривали. Один из них был в ярко-красной куртке, и Олег понял, что это и есть Рыбаков.
        Как бы было здорово услышать, о чем говорит преступник со вторым человеком, по-видимому сторожем автостоянки! Но подползти к костру поближе Волков не решился: от края тайги, где он залег за пнем, и до самой насыпи шло открытое место — вырубка. Бандит мог заметить его и подстрелить, как куропатку.
        «Подожду, когда они спать лягут, — решил Олег, — а уж потом к машинам переберусь, оттуда наблюдать удобнее. И похоже, что мне повезло — у сторожа нет собаки. Была бы — голос наверняка подала, еще когда я из тайги выходил».
        У Волкова затекла нога, и он переменил позу, поудобнее устраиваясь за пнем. От земли тянуло холодом, сыростью, и он понял, что здесь, на этой «позиции», ему долго не продержаться.
        «Эх, чайку бы горяченького да хлебушка буханочку! — помечтал Волков. — Но, видать, эту ночь мне без всякого комфорта придется перебиваться. Зато на пустой желудок думается лучше, а мне как раз обстановочку оценить надо.
        Итак, передо мной стоянка лесовозов. При ней ночной сторож. Шоферы, как видно, приедут сюда только утром. Это уже хорошо, что приедут, помощь мне будет! Хотя какая помощь от безоружных людей? И разве я имею право их жизни опасности подвергать? У Рыбакова отличное пятизарядное ружье, патронов уйма, а у шоферов что? Разве только монтировки... Да и мой «Макаров» — детская хлопушка против пятизарядки. Значит, остается у меня только одно преимущество — внезапность. И его я использую, это уж точно!
        Так... Теперь надо понять, что думает предпринять Рыбаков дальше. Скорее всего он представился геологом, поэтому за жизнь сторожа можно не опасаться. Бандиту нет никакого резона его убирать. Зачем преступнику лишний шум, если он уже на территории совсем другой области? Не дурак же он, догадывается, что местная милиция его активно не ищет...
        Ну а дальнейший план бежавшего в принципе ясен — переночует в вагончике, с первым рейсом лесовоза доберется до поселка, там сядет на какой-нибудь катер — и поплыл себе до ближайшей железнодорожной станции. Продаст пятизарядку, за полцены ее возьмут и без документов. Так что денег хватит, кати хоть до самого Черного моря!
        Нет уж, дудки! Не дам я тебе по стране раскатывать! Погастролировал, пора и ответ держать. Но как же все-таки мне его взять? — мучил Олега вопрос. — Лезть в вагончик — слишком рискованно. Как осторожно ни заходи, все может случиться, дверь скрипнет, ногой в темноте за что-нибудь неосторожно зацеплюсь... Да мало ли что еще? К тому же в вагончике мне и оружие применять нельзя — пуля может отрикошетить, сторожа зацепить... Придется мне тебя, гражданин Рыбаков, на открытом месте брать и на дистанции держаться, чтобы ты не смог свои каратистские штучки применить...»
        Через некоторое время Волков увидел, что сторож встал. За ним, держа ружье в руке, поднялся и Рыбаков. Они прошли в вагончик, и вскоре в его оконце затеплился неровный огонек свечи.
        «Укладываются», — с невольной завистью бесприютного человека подумал Олег.
        Он представил, как бы было здорово скинуть заледенелую резину сапог, отсыревшие портянки и нырнуть с головой под тулуп или стеганое одеяло. На худой конец сошел бы и брезентовый плащ. Но о таком блаженстве сейчас приходилось только мечтать!
        Вскоре огонек свечи в вагончике погас. До слуха Олега донесся характерный лязг задвигаемой щеколды. Олег взглянул на небо. Облака исчезли, вызвездило. Ночь, по всем приметам, обещала быть холодной. Он потихоньку поднялся и, пятясь задом, отступил в тайгу.
        После пробежки и приседаний Волков согрелся и даже слегка вспотел. Но пот был какой-то липкий и холодный, а сердце бухало так, что казалось, вот-вот выпрыгнет из груди. «Надо что-то придумывать, сберечь силенки до утра. Залезу, пожалуй, в кабину, — решил он, — все теплее будет!»
        Волков сделал крюк по тайге, пересек полотно дороги и, крадучись, приблизился к стоянке МАЗов.
        В машине было ничуть не теплее, чем на улице, — окружавший Олега металл был холоден как лед. Но тем не менее его ждал сюрприз. На сиденье кабины валялась телогрейка. Мысленно благодаря неизвестного ему водителя, Волков надел это пропахшее соляром великолепие. Согревшись, позволил себе еще одно удовольствие: скинул сапоги и намотал портянки сухими концами на одервеневшие от холода стопы. Стало теплее. Любопытства ради Олег открыл «бардачок» и обнаружил там завернутый в бумагу кусок сала, небольшой сухарь, луковицу, полпачки чая и стакан, пропахший какой-то особо свирепой сивухой. С бесстыдством и жадностью оголодавшего человека Волков моментально прикончил и сало, и сухарь, и луковицу.
        Угрызений совести он не испытывал. Поймет же в конце концов его состояние хозяин машины!.. Но вот как все это было восхитительно вкусно, шофер наверняка не поймет!
        После еды Волкова быстро сморило, потянуло в сон. Он массировал себе глаза, бил ладонями по щекам, но это мало помогало. Сон наваливался, одолевал его, увлекал в стремительное падение в какую-то бездонную нескончаемую пропасть. Это было как обмороки. Олег вспомнил о чае и, щепотку за щепоткой, тщательно разжевывая, опустошил все, что было в пачке. Во рту стало гадко, но сон понемногу отступил. Даже появилось чувство некоторого возбуждения.
        Костер у вагончика горел еще довольно долго. Наблюдая за его огоньками, Волков хоть как-то скрашивал себе ночную вахту. Под порывами ветра тлеющие угольки оживали, густо багровели, словно злясь. Потом их цвет переходил в оранжевый и ярко-желтый, и наконец наружу вырывались красивые спиртово-голубые язычки пламени.
        Но вот последние угольки в костре дотлели, и кабину обступила плотная тьма. Сразу стало неуютно и тревожно, начали рисоваться картины возможной неудачи при задержании Рыбакова.
        «Как бы ты лихо ни дырявил мишени, — размышлял Олег, — все равно это бой понарошку. Знаешь, что по тебе не выстрелят... Наверное, вот так же бывает перед дуэлью. Даже самый смелый человек немного волнуется...»
        Стрелять по людям ему еще никогда не приходилось, и мучило сомнение, сможет ли он это сделать, если потребуется.
        Небо на востоке стало заметно светлеть, звезды поблекли. Очертания ближних предметов проступили резче на этом зыбко-сером фоне.
        — Ну вот и переночевали, — вслух произнес Олег.
        Он вытащил пистолет из кобуры, отрегулировал пистолетный шнур так, чтобы можно было стрелять с вытянутой руки. Второй магазин положил в боковой карман комбинезона, решив, что, если придется перезаряжать, на этом можно будет сэкономить несколько секунд. Для верности потренировал большой палец в мгновенном снятии предохранителя и сунул «Макаров» в кобуру.
        — Ну что? Я готов, — вполголоса произнес он, словно обращаясь к кому-то.
        Привычная подготовка оружия к работе, знакомый запах ружейной смазки, нагретая теплом тела сталь пистолета вселили в него уверенность.
        Потекли томительные минуты ожидания. Волков чувствовал, что развязка должна наступить в самое ближайшее время, но уже не волновался, как прежде, был спокоен и собран.
        И все-таки звук открываемой двери застал его врасплох. Олег вздрогнул от неожиданности, инстинктивно пригнулся, но тут же выпрямился, сообразив, что в сумраке, да еще на таком расстоянии, его в кабине заметить невозможно. Он напряг зрение и увидел, как из вагончика выскочил молодой длинноволосый парень в ковбойке. Тот трусцой пробежал до ближайшей сосны, справил малую нужду и вернулся в вагончик.
        «Скоро и мой «клиент» должен появиться! Пора поближе перебираться!» — решил Волков и бесшумно выскользнул из кабины. Пригибаясь, добежал до ближайшего от вагончика МАЗа и залег за его задним колесом — в случае перестрелки оно послужило бы укрытием.
        Едва Волков успел это сделать, как скрипнула дверь и вышел атлетически сложенный мужчина с ружьем в руках. Он был небрит, и намечающаяся черная бородка в сочетании с красной курткой и темной кроликовой шапкой делали его похожим на цыгана. Через шею мужчины было перекинуто полотенце.
        «Он! Рыбаков!» — скорее догадался, чем узнал Олег — на фотографии Рыбаков выглядел совершенно по-иному — и потянул пистолет из кобуры.
        Рыбаков огляделся по сторонам, закинул ружье на плечо и не спеша прошел к ближним кустам. Во всех его движениях чувствовалась уверенность и пружинистая, скрытая сила.
        «Вот черт! Ружье с собой прихватил! Весь план срывается! — досадовал Волков, дрожа от внутреннего возбуждения. — Ну и матерый же волчара! Ох и матерый!.. Как же мне его заарканить?.. Стоп!! У него полотенце. Значит, умываться будет. В этот самый момент я его и «умою»! Принято!»
        Вскоре бандит вернулся, подошел к прибитому к стене вагончика рукомойнику и, звякнув соском, коротко матюгнулся. Воды в рукомойнике не было.
        «Ну оставь ружье, оставь! Прислони к стеночке, а сам потихоньку за водой топай!» — упражнялся Олег в передаче мыслей на расстоянии. В эти минуты он совершенно искренне верил в существование таких чудес.
        Рыбаков, словно вняв его увещеваниям, прислонил пятизарядку к стенке, вынул из кармана небольшое зеркальце, помазок, станок безопасной бритвы и положил все это на полочку.
        «Ну иди же, иди за водой! Ну!!» — ликовал Волков, уже совершенно не сомневаясь в своих гипнотизерских (или как их там еще называют?) способностях.
        Но иллюзии его тут же лопнули — бандит предусмотрительно забросил ружье на плечо и только после этого пошел в вагончик.
        «Ну ты посмотри на него! Ни на секунду ружье не выпускает! — посетовал Олег, провожая преступника взглядом. — Да, трудненько мне с тобой придется, гражданин Рыбаков! Трудненько!»
        Через некоторое время бандит возвратился, неся в руке ковш. Налив воды в рукомойник, он повесил пятизарядку и полотенце на гвоздь, намочил помазок и, насвистывая какой-то веселенький мотивчик, принялся намыливать бороду.
        «Ну, пора!» — решился Волков и выскочил из-под машины.
        — Не двигаться! Стрелять буду! — прокричал он и ужаснулся, как немощно и хрипло прозвучал его голос. — Руки за голову! Не оборачиваться! — командовал Волков. — Два шага назад!
        Рыбаков инстинктивно поднял руки и сделал два шага назад. Но тут же пришел в себя и, резко повернувшись, принял стойку.
        — Постой!.. Это ты, что ли, динамовец? — выдавил он удивленно, узнавая в стоящем перед ним того самого парня в комбинезоне, по которому стрелял вчера утром. — Выходит, не пришил я тебя? Жаль!
        — Не разговаривать! Повернуться налево и пять шагов вперед!
        Рыбаков рыскнул глазами, прикидывая расстояние до ружья.
        «Не успею! — мелькнула у него мысль. — Тогда так — уход низом влево и боковой маваши в голову! Должен достать! — решил он и весь подобрался, приготовился к прыжку.
        — Ребята, вы чё, сдурели? Вы чё это? — услышал вдруг Волков голос за спиной и, инстинктивно обернувшись, увидел парня в клетчатой рубашке, с одностволкой в руках.
        — Это преступник! Убийца! — крикнул ему Олег.
        В ту же секунду Рыбаков метнулся к нему, нанося удар ногой.
        Олег успел сделать боксерский «нырок», отскочил в сторону и выстрелил в воздух. Опоздай он хоть на долю мгновения — сапог бандита размозжил бы ему голову.
        — Стоять! Следующая пуля — твоя! — предупредил Волков.
        «Ну же, Коля, не дрейфь, вмажь ему! Только чуть-чуть поточнее, и этот рахит будет корчиться на земле! — подбадривал, подогревал себя Рыбаков. — Секунда, всего секунда, и ты сомнешь, изувечишь, растопчешь его, как навозного жука! Смелее, ну!!»
        Он настраивал себя, подбадривал, но все никак не мог решиться на свой коронный, отлично отработанный удар — черное отверстие дула пистолета гипнотизировало, парализовало его. На какое-то мгновение Рыбаков все же нашел в себе силы избавиться от этого наваждения. Казалось, что он уже пошел на прием, но... Его взгляд встретился со стерегущими каждое движение глазами парня с забинтованной головой, и что-то противно заныло, задрожало в нем.
        «Застрелит ведь, сволочь, не промахнется! — с тоской подумал Рыбаков. — Ох и идиот же я! Почему не подошел, не добил этого сосунка тогда! И-ди-от!!»
        И снова, как в тот момент, когда он хотел удрать на лодке от Ржавого, услужливое воображение нарисовало горячий удар пули по его великолепному, так любимому им телу, дикую, раздирающую боль и понял, что ничего уже не сможет сделать, что проиграл.
        — Ладно, начальник, твой я! — произнес Рыбаков, глядя исподлобья и, подняв руки, покорно повернулся спиной к парню с пистолетом в руке.
        «Чуть попозже... Улучу момент и прихлопну этого мента, как котенка! — успокаивал он себя. — А если не будет такого момента? Это же конец! Вышка! Вы-шка-а-а! — вдруг отчаянно заголосило все его естество, протестуя против того, что судьба обманула, отвернулась от него. — Нет! Нет!.. Нет!!!»
        Не отдавая себе отчета, Рыбаков бросился вперед и, по-заячьи петляя, понесся между деревьями.
        «Уйдет! Уйдет же!» — захолонуло у Волкова сердце, и он рванулся в погоню.
        — Стой, сто-о-ой! Стрелять буду! — кричал он, на ходу стреляя в воздух.
        Но бандит не сбавлял скорости. Надо было решаться. Волков остановился, прицелился и дважды нажал на спуск.
        Рыбаков с маху, словно зацепившись ногами за невидимую веревку, рухнул на землю и заползал, закрутился на земле.
        «Ранен! Надо первую помощь оказать, а пакета-то нет!» — подумал Олег и почувствовал противную дрожь в ногах. Его знобило от нервного перенапряжения. В человека он стрелял впервые...
        «А вдруг я что-то сделал не так, не по закону? — мелькнула страшная мысль. — Скорее к нему, скорее!»
        — Мм-м, мм-м! — стонал Рыбаков, зажимая ладонями рану на бедре. — Ну что ты уставился, сволочь?! Добей! Ну добей же меня! — запсиховал он, когда Волков приблизился к нему. — Ты же изуродовал меня! Понимаешь, мент поганый, и-зу-ро-до-вал!
        — А ты как хотел? Чтобы другие вот так же корчились? Не выйдет! — в запале закричал на него Олег. — Не будь бабой, прекрати истерику.
        Злость и неприязнь к поверженному противнику быстро остыли, и ему даже стало жаль Рыбакова — человек все же...
        — Ложись на живот! Быстро! — распорядился он, отстегивая от пистолета шнур, чтобы перетянуть раненому ногу. — Надо тебе кровь остановить, ишь как хлещет... Да не вздумай баловаться — мне не до шуток!
        Подбежал запыхавшийся сторож. Воинственно держа перед собой одностволку, за ветхостью перемотанную изолентой, он зачастил скороговоркой, обращаясь к Волкову;
        — А я сразу смикитил, что за птица это, понимашь... Еще вчера, понимашь, думаю: не из беглых ли?
        — Увянь ты! — злобно огрызнулся Рыбаков. — Коньяк со мной пил? Пил! А он ворованный! Так что не трепыхайся, мы с тобой одной веревочкой повязаны. Соучастник ты мой... Понял? — припугнул он простоватого парня.
        — Да ить... — начал было сторож, растерянно хлопая ресницами.
        — Ладно, земляк, успокойся. Нечего тебе с этим типом разговоры разговаривать! — сказал ему Олег. — Аптечка у тебя в вагончике есть?
        — Имеется...
        — Сбегай-ка принеси. Перевязать бандюгу надо... Ему еще ответ перед народом держать, а потому беречь я его должен!
        Сторож ушел, а Волков, устало опустившись на землю, подумал: как хорошо, что все кончилось. Конечно, впереди еще было много дел — отвезти бандита в поселковое отделение милиции, каким-то образом доложить в штаб, вызвать вертолет для Кандычева...
        Но самое главное все-таки позади.
        — Ну где он там с бинтами? Заснул, что ли?! — кривясь от боли, спросил Рыбаков.
        После того как Олег наложил жгут на бедро, кровотечение почти прекратилось и он заметно приободрился. К нему начала возвращаться обычная для рецидивистов наглость.
        — Что, за свое драгоценное переживаешь? — беззлобно поинтересовался Волков.
        — А кто за меня побеспокоится? Менты, что ли? Слышь, начальник, дело прошлое, ты мне по ногам спецом стрелял? Или случай?
        — Специально, — соврал Олег.
        — Что ж так? Пожалел?
        — Да нет. Жалости у меня к тебе нет. Сам ведь знаешь, сколько за тобой крови... Для суда тебя берег. Хочу послушать, как ответ держать будешь, — ответил ему Волков. — Ты вот сидишь тут, зубы скалишь, а тысячи людей мучатся, тебя разыскивают. Катера, самолеты, вертолеты задействованы! Ты хоть представляешь, в какую сумму обошелся государству твой побег?
        — Ну ты ващще, начальник! Даешь! — покачал головой бандит. — В пионерах-то когда был, верняком за сбор металлолома отвечал, а? Экономный какой!.. Да мне плевать на вас и ваши расходы! — повысил голос почти до крика Рыбаков. — Мне моя, моя свобода дороже всего. Может, вы мне еще и иск предъявите за розыск? А?.. Кто же это вам мешал меня не за тысячи ловить, а, скажем, за три рубля? А почему вообще упустили? Чего молчишь, начальник?!
        Что можно было ответить бандиту на его издевку? Ведь есть, есть доля правды в его словах! «Зачем упустили?..» Но и оправдываться перед этим гадом? Глупо.
        Наконец прибежал сторож, принес бинты и аптечку. Олег располосовал ножом штанину Рыбакова, обработал рану йодом и наложил повязку. Потом попросил сторожа помочь перевязать свою рану.
        — Ты уж меня извини, — сказал Волков парню, когда тот довольно сноровисто бинтовал ему голову. — Напугал я тебя, наверное, своей стрельбой? По-другому с этим бандюгой никак нельзя было... Давай познакомимся, что ли? Меня Олегом зовут. Олег Волков.
        — Федор, — протянул руку лодочкой сторож. — Певнев фамилия.
        — Слышь, Федя, а пожевать у тебя ничего не найдется? — с виноватой улыбкой спросил Олег. — Вторые сутки голодом...
        — Как не найтись? Найдется! Я уже и «буржуйку» затопил, чайник поставил, — указывая на черный соляровый дым, вырывавшийся из трубы на крыше вагончика, пояснил Певнев.
        — Ну вот и отлично! Помоги-ка мне этого гастролера к вагончику дотащить. Сам-то он идти не сможет...
        Вдвоем с Певневым они втащили раненого в бытовку и положили на топчан. Волков проверил тумбочку, стоящую возле топчана, — нет ли там предметов, пригодных для нападения, убрал подальше валяющееся на полу полено. Взял пятизарядку, осторожно, стараясь не прикасаться подушечками пальцев к ее поверхности, разрядил и остатками бинта обмотал цевье и ствольную коробку.
        — Что, начальник? Автографы мои сберегаешь? — наблюдая за ним, спросил Рыбаков. — На черта тебе эти отпечатки, когда и так все ясно? Двое мертвяков за мной, да ты — подранок... Все одно «вышка»! Кстати, похоронил ты своего легавого? А то не дай бог — вороны ему внешний вид попортят!
        Понимая, что бандит специально кощунствует, чтобы Волков поведением или словами дал понять, верна ли версия о гибели участкового, Олег ничего не ответил.
        — Молчишь? Дело твое, начальник. Это ведь я так, от скуки интересуюсь... А как там Ржавый? Отдыхает, продажная его душа?
        — Кто, кто? — переспросил Волков.
        — А ты что же, не успел с ним и познакомиться, начальник? Ржавый — это корешок мой, ныне покойничек. Этот-то уж точно на моей совести. Господи, прости мою душу грешную! В упор бил!
        — В спину, — уточнил Олег.
        — Э-э, начальник, да разве у меня было время его к себе мордой поворачивать?! А и повернулся бы — все одно замочил бы! Животное!
        — Что ж так? Насколько я понял — за проводника он у тебя был. Без него, ручаюсь, ты бы от нас так далеко не ушел!
        — То моя кухня, мои дела, за кого Ржавый канал, за проводника или за телка, — уклонился от ответа бандит. — Грохнул, и все.
        — Товарищ Волков, айдате завтрекать! Тушенку разогрел, а чаек уже вот-вот на подходе! — позвал Олега сторож.
        От раскалившейся докрасна «буржуйки» в вагончике стало жарко. Пахло дымом, сухим деревом и немного соляром. Но все эти запахи перешибал могучий аромат разогревающейся тушенки. Она сердито шкворчала и постреливала жиром на большой сковороде посередине стола, сбитого из неструганых досок. Рядом со сковородой высилась начатая краюха ржаного хлеба домашней выпечки, красовались две большие луковицы и четыре яйца.
        Взяв миску, Олег отложил в нее тушенки, отрезал от краюхи толстый ломоть хлеба и поставил еду перед Рыбаковым:
        — Ешь.
        Бандит взял миску, долго разглядывал ее содержимое, будто там было что-то необычное, потом перевел взгляд на Волкова и, улыбаясь, демонстративно вывалил тушенку на пол.
        Олег поднял посудину и поставил ее на тумбочку.
        — Что, почувствовал себя в безопасности? Решил поиздеваться? — холодея от ярости, тихо спросил он. — Еще одна такая выходка, и я поступлю с тобой так, как сочту нужным!
        — Застрелишь, что ли? — прищурился Рыбаков. — Ну на, на, сука, стреляй! Стреляй! — рванул он куртку на груди так, что «молния» вылетела из замка. — Стреляй, если такие права имеешь!
        — Там посмотрим, имею или нет, — сказал все также негромко Волков и отошел к столу.
        — Ишь ты! Пулю схлопотал, а не унимается! — с любопытством посмотрел на Рыбакова сторож.
        Видно, в его небогатой событиями жизни еще никогда не было встреч с настоящим преступником, и поэтому Федору казалось, что преступник должен выглядеть как-то иначе, чем тот, с которым он сам недавно делил и еду и ночлег.
        — Не обращай на него внимания, давай-ка лучше есть! — предложил Олег.
        Когда допивали вторую кружку чая, Волков, посмотрев на часы, поинтересовался у Певнева:
        — А что это шоферы сегодня не торопятся? Время — половина девятого, а их все нет. К какому времени обычно подъезжают?
        — Обычно-то часикам к восьми, — ответил тот. — Завтра к восьми утра будут здеся как штык.
        — Как завтра?!
        — Дак седни-то выходной, воскресенье. По какой ляд-то им седни приезжать? Напашутся еще за неделю, успеют, — прихлебывая чай, пояснил Федор.
        — Ты что, шутишь?! — даже вскочил со своего места Олег. — Да у меня же товарищ в тайге, тяжело раненный! Один! Мне ж в поселок на связь надо! Как же я могу до завтра ждать, головой подумай!
        Он представил себе, что Кандычеву, возможно уже совсем обессилевшему, придется еще целые сутки быть одному, без всякой помощи, и от собственного бессилия Олег чуть не заплакал.
        — Ну нет, так нельзя, Федя! Понимаешь, нельзя! Надо что-то придумать... Он же в тайге один, понимаешь ты, оди-и-н! — тряс Волков за грудки ни в чем не повинного парня.
        И тут Олега осенило.
        — Слушай, друг, дай, пожалуйста, машину! — как можно проникновеннее попросил он сторожа. — Ты не бойся, я любую технику отлично вожу! Права у меня есть, все чин по чину... Дай, а?
        — Не-е! Ты чё? Машины-то, поди, не мои, леспромхозовские! — замотал головой сторож.
        — Ну а я? Я не государственный человек, что ли? Разве дело у меня не государственное? — старался убедить его Олег.
        — Так-то оно так, понимашь!.. Дак, обратно, влетит же мне.
        — Нет, вы только посмотрите на него! Ему влетит! — горячился Волков. — Там человек погибнуть может, а он...
        — Что ты, начальник, в натуре, с этим жлобом базаришь? — неожиданно вмешался в разговор Рыбаков. — Дай ему в рог хорошенько, да и забирай любую лайбу! — Его, видно, обрадовало невольно вырвавшееся у Олега признание, что милиционер жив, мелькнула надежда, что за Ржавого суд не даст «вышку».
        — Ты ето... Ты помолчи, бандюга, не с тобой разговор, понимашь! — вдруг прикрикнул на него Певнев. — Сами разберемся!.. Ладно, была не была! — махнул он рукой. — Пойду дизель заводить.
        — Ну вот, молодец! Давно бы так! — обрадовался Волков. — Ты не волнуйся, Федя, я тебе расписку оставлю, что машину взял по крайней служебной необходимости... Только постарайся побыстрее технику подготовить, ладно? Горючку проверь и все такое. А я пока «вещдоки» соберу...
        Через несколько минут МАЗ, басовито порыкивая двигателем, подрулил к вагончику.
        Когда все было готово и связанный Рыбаков уже сидел в кабине, Олег подошел к сторожу — попрощаться.
        — Ну что, Федор? Спасибо тебе за все! Извини, если что не так было... Машину в поселке кому сдать?
        — Дак чё ее сдавать-то? У конторы поставишь, да и дело с концом. Хозяин-то мимо не пройдет.
        — Понятно... Расписку я тебе на всякий случай написал. На столе она. Да, чуть не забыл, повиниться хочу... Я когда во-он в том МАЗе ночь коротал, перекусил там, что в бардачке нашел. Кусок сала взял, сухари, чай... Голодный здорово был! Так что передай хозяину мои извинения. Ладно? Может, денег оставить?.. У меня есть немного.
        — Дак ты чё? Каки могут быть деньги! Разве у нас в тайге голодному кто в еде отказыват? Сроду такого не водилось. Езжай, понимашь, с чистой душой!
        Помолчали.
        Олегу не хотелось уезжать просто так. Хотелось хоть чем-то отблагодарить этого простоватого, но хорошего, доброго парня, и он отстегнул от пояса свой походный нож и протянул Певневу:
        — Бери, Федор, на память! Отличная сталь, на охоте пригодится!
        И, уже усаживаясь в кабину, услышал характерное:
        — Дак ты чё, понимашь? Зачем!..
        — До свидания, Федор! Судьба даст — свидимся! — крикнул Волков в окно кабины и отпустил педаль сцепления.
        Могучая машина резко рванула с места, подпрыгнула, перескакивая через лежащую лесину и, преодолев небольшой подъемчик, вынеслась на дорогу.
        Ехали молча. Рыбаков, прищурившись, глядел через лобовое стекло на набегавшую дорогу, покачиваясь корпусом, когда колеса грузовика попадали на выбоины. Волков — чуть подавшись к рулю, сосредоточенный и строгий.
        О чем они думали в эти минуты? Наверное, о разном.
        Дорога стремительно убегала под колеса, приближая для одного бесславный тупик и обещая второму еще много таких дорог. Трудных, но нужных людям.

---

П45. Поединок: Сборник. Вып. 16 / Сост.: Э. Хруцкий. — М.: Моск. рабочий, 1990. — 558 с.         Тираж 100 000 экз. Цена 2 р. 30 к.         Шестнадцатый выпуск сборника «Поединок» открывает повесть В. Аграновского «Профессия: иностранец» о советском разведчике Лонгсдейле. В повести А. Степанова «Футболист» речь идет о дельцах, превращающих спорт в средство обогащения, лишающих миллионы болельщиков удовольствия от спортивной борьбы. В материал Ю. Митина о Конан Дойле органично вплетается рассказ о возникновении криминалистики как науки, автор останавливается на некоторых давних делах, являющихся вехой в развитии дактилоскопии, токсикологии, судебной медицины.         Антология «Поединка» предлагает вниманию читателей повесть «Конь вороной» и рассказ «В тюрьме» В. Ропшина (Б. Савинкова). «Зарубежный детектив» представлен «Двумя повестями» Дэшила Хемметта.         ИБ № 4408 Составитель Эдуард Анатольевич Хруцкий Заведующая редакцией Л. Сурова Редактор О. Русина Художественный редактор И. Сайко Технический редактор Л. Беседина Корректоры О. Наренкова, Л. Сидоренко

---

        Текст подготовил Ершов В. Г. Дата последней редакции: 04.09.2002
        О найденных в тексте ошибках сообщать: mailto:vgershov@chat.ru
        Новые редакции текста можно получить на: http://vgershov.lib.ru/