Иван Фотиевич СТАДНЮК
ЛЕНА
Рассказ
Она смотрела на него с удивлением и некоторым беспокойством. Следила, как с мокрого полушубка падали на паркет редкие капельки растаявшего снега. Проходя мимо, понимающе, краешками губ улыбались подруги; она краснела, и ей неудержимо хотелось зажмурить глаза. А он стоял, с любопытством рассматривая институтский коридор, шеренгу дверей, похожих одна на другую, и говорил, говорил...
— Что ж, кажется, все рассказал. Виктор — парень хороший, человек настоящий, — внезапно закончил он. — А о подробностях нашего фронтового житья-бытья распространяться не стоит.
— Нет, почему же? Это очень интересно.
Но военный, назвавший себя Василием и привезший от Виктора привет с фронта, молчал. Лена вопросительно посмотрела в его молодое лицо с жестковатыми складками у рта и нахмуренным взглядом из-под густых черных бровей. Пыталась представить рядом с ним Виктора — остроглазого, веселого, подвижного. Но не представила. Воспоминания унесли ее в недалекое прошлое — в партизанский отряд, где она была медсестрой. В памяти встал тот тяжелый день, когда пришла она в Симферополь для связи с подпольщиками. На явочной квартире оказалась гестаповская засада. Лена постучала в калитку и тут же в щелку заметила черные мундиры эсэсовцев. Бросилась бежать. В это время из-за угла вырвался переодетый в немецкую форму Виктор. Вначале она не узнала его. Опоздай Виктор на одну минуту, и ее схватили б... Мотоцикл вынес их за город. И только тогда Виктор, взволнованный, сказал ей: «О засаде узнали поздно. Думал, не успею...»
А Василий стоял молчаливый, грустный. Чистый, светлый коридор и множество одинаковых дверей напомнили ему, что тот, о ком он рассказывает, лежит сейчас во фронтовом госпитале и, может быть, тоскует сейчас по этой девушке с пушистыми ресницами и удивленными глазами. А главное, Василий никак не мог сказать решающего слова: тот, другой, которому, собственно, и следовало находиться здесь, лежит раненый.
— Вы все-таки не горюйте, Леночка, он скоро приедет...
— А почему я должна горевать?
— Так... Я должен сказать вам — он... он сейчас не на фронте.
Должно быть, она вдруг поняла, что главное, зачем пришел этот военный, впереди, и оно очень печальное. Лена неловко переступила с ноги на ногу, и в глазах ее метнулось беспокойство. Но она смолчала.
— Вот я и говорю, — продолжал Василий. — Это совсем неопасно. Правда, он ранен...
— Ой! — совсем по-детски вскрикнула девушка.
— Да вы не пугайтесь, — деланно улыбнулся Василий. — Так, пустяки... Скоро встанет, и уж тогда мы справим-таки вашу свадьбу!
Лена вдруг запахнула жакетку, словно ей стало холодно. Конечно, когда после освобождения Крыма партизаны спустились с гор и Виктор, сменив шапку с красной лентой на красноармейскую стальную каску, ушел на фронт, она предвидела и такую возможность — на войне не без этого. Но чтобы он был ранен... это слишком внезапно, это даже не вязалось с ним, таким жизнерадостным и веселым. Лена отчетливо представила лицо Виктора: серые глаза с веселыми искорками, прямой нос, добрые, чуть вывернутые губы, в уголках которых всегда таилась улыбка. Близкое, родное лицо.
В другое время она покраснела бы от разговора о свадьбе: хотя дело было решенное, говорить вслух об этом Лена еще не привыкла. Но сейчас не обратила никакого внимания на неудачную попытку Василия отшутиться, а набросилась на него с расспросами:
— Когда ранен?! Серьезно? Почему же он не написал?
— Обязательно напишет, — ответил Василий, глядя на полные слез глаза Лены.
Она почувствовала, что сейчас разрыдается. Сколько видела Лена ран, когда партизаны вели бои с карателями, скольким людям сама спасла жизнь. Но все это отодвинулось в прошлое, и весть о ранении Виктора обрушилась на нее непосильной тяжестью. И было очень обидно, что он, передавая привет с этим человеком, не написал даже маленькой записочки.
— У нас сейчас лекция, извините, — сквозь слезы проговорила Лена.
Она попрощалась и ушла. Никакой лекции не было. Ей хотелось остаться одной, и она поспешила домой, на Аксаковскую улицу, где жила она у знакомой по партизанскому отряду женщины Татьяны Павловны.
На дворе появились первые признаки весны: пригревало солнце, снег, выпавший вчера, уже стал рыхлым. В парке над Салгиром с деревьев падали сгнившие сучки, и казалось, что на снегу наследили птицы.
Взбежав на крыльцо, Лена нетерпеливо постучала в дверь.
— Что это ты? — удивилась Татьяна Павловна, впуская девушку в полутемную переднюю. — Что случилось?
— Ничего особенного.
...Обедала нехотя, нервничала. Татьяна Павловна смотрела понимающе и украдкой вздыхала. Наконец не вытерпела:
— Лена, скажи, что случилось? Может, с Виктором что-нибудь?
— А при чем тут Виктор? Что вы, Татьяна Павловна, всегда спрашиваете меня о нем? И даже при подругах. Неудобно же!
Татьяна Павловна — немолодая полная женщина со следами прежней красоты на лице — обычно любила разговаривать властным, требовательным голосом. Хотя в отряде она всего-навсего была поварихой, партизаны побаивались ее острого языка. С Леной же, к которой привязалась как к родной дочери, Татьяна Павловна обращалась ласково, участливо.
— Леночка, зачем ты от меня скрываешь? Ведь не чужая я тебе. А Виктор еще в отряде говорил со мной откровенно. Что ж, обычное дело, а человек он хороший, всем это известно.
Лена промолчала, отметив про себя, что Татьяна Павловна употребила те же слова, что и тот военный — Василий. От похвалы Виктору ей стало радостно и в то же время горько: им хорошо говорить, а он раненый!..
В дверь постучали. Татьяна Павловна пошла открывать. Пришел почтальон.
— Лена, тебе письмо! От Вити...
Лена вскочила из-за стола, чуть не опрокинув тарелку, но сейчас же села. Вертела конверт в руках, разглядывая штемпеля, почерк. Пыталась угадать, что в письме заключено. Она знала, письма всегда непохожи друг на друга; они имеют свое внешнее лицо: если Виктор спешит, он пишет размашисто, обратный адрес — сокращенно. Перо у него тогда царапает. А когда спокоен, буквы ложатся ровно.
Нет, почерк спокойный — значит, все в порядке. Лена облегченно вздохнула и вскрыла конверт. Первые строки поразили ее: они были бесстрастные и холодные, словно писал чужой. С досады прикусила нижнюю губу, стала читать быстрее и вдруг вскрикнула. На пушистых ресницах задрожали слезы.
— Что такое, Лена? — испугалась Татьяна Павловна.
Лена не отвечала. Пошатываясь, прошла к дивану и, уткнувшись головой в подушку, всхлипнула. Письмо выпало из рук и белым пятном лежало на ярком зелено-красном коврике. Татьяна Павловна нагнулась и подняла его. «Мне ампутировали левую ногу... Можешь считать наши отношения кончеными. Я прошу тебя поступить здраво — тут ничего не поделаешь...»
Татьяна Павловна бережно положила письмо на стол и ушла на кухню, ничего не сказав.
Наступили серые сумерки. Лена лежала молча, без движения. Татьяна Павловна зажгла огонь, несколько раз прошлась мимо дивана, но заговорить не решилась.
Лена подняла голову:
— Помогите мне собраться. Я поеду к нему...
Татьяна Павловна не удивилась. Казалось, она ничего другого не ожидала. Только утвердительно кивнула головой и спросила:
— Когда?
