Наталья Зоревна СОЛОМКО
ЛЮБОВЬ ОКТЯБРЕНКА ОВЕЧКИНА
Рассказ
Рисинки Е. Стерлиговой
Завтра предстояла контрольная по алгебре, и надо было сидеть и упорно овладевать знаниями, решая все эти ужасные уравнения с кучей неизвестных, а ключ Оленька утром забыла дома и в квартиру попасть не могла. Пришлось возвращаться в школу, к сестре. Она работала там учительницей.
Вторая смена уже началась, и из-за всех дверей доносились тоненькие голоса. Там читали неуверенно: «Ма-ма мы-ла Ма-шу», там бубнили таблицу умножения, а первый «В» кричал хором:
— А, б, в, г, д, е, ё, ж, з, и, к, л, м, н, о, п, р, с, т, у, ф...
После «ф» произошла заминка, потому что половина первого «В» крикнула:
— Ха!
А другая половина:
— Ша!
Но был еще кто-то один, кто, чуть запоздав, выкрикнул звонко:
— Ю!
После чего все смутились и замолчали.
«Мне бы ваши заботы...» — подумала Оленька.
— Кто сказал «ю»? — строго и уверенно спросил за дверью голос сестры Ани.
Никто не сознался.
— Дети! На мои вопросы надо отвечать сразу! — укоризненно произнесла сестра. — Кто сказал «ю»?
— Это Овечкин, — доложили откуда-то из угла.
— Вера, надо отвечать полным ответом, — сделала замечание сестра. — И сначала поднять руку.
Видимо, рука была поднята, потому что сестра сказала:
— Да, Вера.
— Анна Олеговна, это Овечкин сказал «ю»!
На этот раз ответ был построен верно. И был полным.
— Молодец, Вера, садись, — похвалила Анька.
«Ябеда! — подумала Оленька. — У нас бы ей дали!»
Оленька кончала девятый класс, и это «у нас» относилось, конечно, не к настоящему времени, а к тем стародавним временам, когда она сама училась в первом классе.
— Овечкин, встань! — меж тем продолжали развиваться за дверью события. — Это ты сказал «ю»?
Последовала пауза.
— Овечкин, не молчи, я жду!
— Ну чего пристала?! — пробормотала Оленька в коридоре.
— Овечкин, ты что, язык проглотил?
Голос у сестры был чужой, взрослый. «Может, это и не Анька вовсе?» — подумала Оленька.
— Овечкин! Я с кем разговариваю?!
«Какая противная!..» — удивилась Оленька, и тут зазвенел звонок.
— Быстро все на перемену! — скомандовала Анька. — А Овечкин останется.
Первый «В» выбежал в коридор и принялся бегать и толкаться.
Первоклассники были такие маленькие, что Оленька вдруг почувствовала себя великаншей и догадалась то ли с радостью, то ли с испугом: «Вот я и выросла...» И вошла в класс.
Рыжий мальчик, похожий на большого плюшевого мишку, стоял там у своей парты в среднем ряду и глядел в пол.
— Привет! — сказала Оленька сестре. — Я ключ забыла.
— Как всегда! — хмыкнула сестра. — Погоди минуту, я сейчас закончу и сходим в учительскую — ключ в плаще... — И уже совсем другим голосом: — Овечкин! Ты будешь мне отвечать?!
— Ну что ты пристала к человеку? — заступилась Оленька.
— Ольга! — глаза у сестры стали круглыми, испуганными. — Замолчи немедленно! А ты, Овечкин, дай дневник и выйди из класса!
Овечкин опустил голову еще ниже и зарыдал.
— Ну разумеется! — рассердилась Аня. — Теперь будешь лить слезы! А раньше ты о чем думал?
Но Овечкин остался верен себе: он не ответил и рыдал молча и слизывал слезы с губ большим розовым языком.
— Вот видишь! — качнула головой сестра. — И так весь год: сначала упрямится, а потом плачет... Тебе не стыдно, Овечкин? Вот исключим тебя из октябрят!..
Овечкин завыл тихонько.
— Какая ты бессовестная, Анька! — не выдержала Оленька.
— Думай, что говоришь, балда! — зашипела Аня.
— И чего ты его мучаешь! Овечкин! Ну, Овечкин... Не плачь! — Оленька подбежала и обняла упрямого, безутешного Овечкина. — Никуда она тебя не исключит, слышишь?! Ну перестань, не плачь... Тебя как зовут?
Услышав вопрос, Овечкин притих. Только шмыгал носом и сопел. Но говорить, как его зовут, явно не собирался.
— Убедилась? — торжествующе спросила Аня.
— Ну и что? — отозвалась Оленька. — Может, ему не хочется со мной разговаривать, это его дело! Может, я ему не нравлюсь... Сама-то с каждым разговаривать не станешь, а он, если маленький, должен?
— Ну знаешь! — Аня свела брови над суровой переносицей. — Ты эти глупости не говори! Анархистка! Ты мне всю воспитательную работу развалишь, пошли за ключом! И чтоб ноги твоей больше здесь не было!
Оленька ушла. Ужасная контрольная не давала ей покоя, а у подъезда уже стоял Крапилин. Он стоял и смотрел вдаль.
— Привет, — сказала Оленька, — что ты тут делаешь?
— Стою...
Оленька вспомнила сестру и сказала противным голосом:
— Надо отвечать полным ответом, Миша. Ты что, забыл, чему тебя учили в первом классе?
Крапилин улыбнулся чуть заметно и из высокого почти незнакомого юноши (он очень вытянулся за этот год) превратился в прежнего привычного Мишку, старого друга и соратника по учебе.
— Оля, — ответил Мишка полным ответом, — я здесь стою.
— Зачем?
— Я стою здесь, Оля, — продолжал отвечать Мишка, — потому, что жду тебя.
— Молодец. Садись. Пять!
Мишка засмеялся, а Оленька уже опять хмурилась:
— А почему, Миша, вместо того чтобы готовиться к ответственной контрольной, ты стоишь тут и ждешь меня?
— Полным ответом? — спросил Мишка.
— Разумеется!
Но Крапилин махнул рукой и сказал коротко:
— Соскучился. Пойдем гулять?
И они пошли. О контрольной по алгебре, конечно же, было забыто. Лишь поздно вечером, когда они снова стояли у Оленькиного подъезда и Крапилин спросил: «Можно я тебя поцелую?..» — Оленька вдруг отчетливо вспомнила о ней и испугалась.
— Мишка! — сказала она. — У нас же завтра контрольная...
И Мишка долго не мог понять, о чем она, а потом надулся, как маленький, и молчал в темноте.
— Тебе хорошо! — торопливо говорила ему Оленька, — ты все знаешь...
Мишка молчал.
— А я ничего не знаю!.. Ну Мишка... Ну что ты молчишь!..
Крапилин мотнул головой и повторил упрямо:
— Можно, я тебя поцелую?
И они стали молчать вместе.
— Молчание — знак согласия?.. — тихо спросил Крапилин.
И Оленька кивнула в темноте головой. О контрольной было снова забыто.
Дома ее встретили сердито: мало того, что она постоянно забывает свой ключ, так сегодня она унесла и Анин, а домой явиться не соизволила! Аня полтора часа не могла попасть в квартиру...
Оленька слушала, молчала и думала, что, наверно, и мама, и Анька уже догадались по глазам, что она только что целовалась с Мишкой... Или, во всяком случае, догадываются. Недаром Анька, жалуясь маме, как отвратительно вела себя Оленька у нее в классе, как-то странно, исподлобья поглядывает на нее...
— Это ты вела себя отвратительно! — уточнила Оленька. Надо было что-нибудь говорить — много-много, чтоб отвести подозрения. И Оленька нажаловалась маме на Аньку, которая измывается над малышами, прямо не учительница, а крокодилица какая-то!
— Сама ты!.. — закричала Анька. — Что ты понимаешь в педагогике, троечница!..
— Можно подумать, что ты в ней много понимаешь!
— Представь себе! А тебе придется дворником работать!
— А тебе — в зоопарке! — огрызнулась Оленька. — В вольере для хищников!
— Ольга! — одернула ее мама.
— Что — Ольга?! Ты на свою любимую Анечку погляди! Человек плачет, а она его прорабатывает! Ее, наверно, весь класс ненавидит!
— Дура! — сказала сестра и заплакала.
— Господи... — вздохнула мама. — Дал бог дочек... Анна, что у тебя сегодня произошло?
— Да что ты ее слушаешь, мама, — всхлипывала сестра. — Мы с Овечкиным уже помирились... Ты же видела, он даже тетради мне до дома помог донести!..
— А, Овечкин... — засмеялась мама. — Это рыжик, что стоял с тобой в подъезде?
— Вот видишь! — прорыдала Аня. — Олька-дура вечно испортит мне настроение, а мне еще тетради проверять! — она шмыгнула носом. — Мы с ним, если хочешь знать, чай тут пили, и он все осознал, а ты, раз не понимаешь, так и не лезь!
— Конечно! — дернула плечом Оленька. — Сначала до слез доведет, а потом тащит чай пить!
— Я его не тащила, он сам пошел, ясно тебе? Чего улыбаешься?..
Оленька улыбалась, потому что вдруг подумала: «Мы сегодня целовались, как странно... И ни о чем они не догадались!»
— А много у тебя тетрадей? — спросила она, и они принялись проверять тетради вместе, но очень скоро Оленька стала рассеянной: листала тонкие тетрадки и всем ставила пятерки.
— Олька, а ты о чем это мечтаешь? — спросила вдруг сестра, улыбаясь.
Оленька покраснела, рассердилась и объявила, что это никого не касается!
— Ольга, ты чего это кидаешься? — удивилась мама.
— Отстаньте вы все от меня! — крикнула Оленька и ушла спать.
Ей приснился прекрасный сон, и, проснувшись утром, она долго лежала, жмурясь, и вспоминала его. Там было лето и большая медленная река сияла солнцем под высоким зеленым берегом, высоким до неба, а внизу, вдали, лежала какая-то деревушка, и так хотелось Оленьке туда, но было страшно оттолкнуться от высокого своего берега, было страшно полететь. Тепло, ласково, зелено было в этом сне, и счастливо, счастливо, ведь Мишка был рядом...
«Мишка!» — вспомнила все Оленька. Стало стыдно и радостно. И совершенно непонятно, как же они теперь встретятся и посмотрят в глаза друг другу...
— Олька, вставай! — заглянула сестра. — Я ушла в библиотеку, проспишь.
— Не просплю.
— Ты всегда так говоришь, а сегодня первым уроком годовая по алгебре!
Хлопнула дверь.
Оленька встала, побродила по пустой квартире и долго стояла у окна, глядя в светлый, весенний простор, еще не загороженный листьями растущего за окном тополя. Часы тикали себе потихоньку, а Оленька не обращала на них внимания, она уже решила отчаянно, что в школу сегодня не пойдет...
Уроки начинались в девять. Именно в это время в дверь позвонили. Оленька испугалась ужасно. Она почему-то подумала, что это Крапилин.
«Ни за что не открою! — подумала Оленька и на цыпочках подошла к дверям. — Только посмотрю на него...»
Она подкралась и заглянула в глазок, но там, за дверью, никого не было.
«Неужели ушел?..» — обиделась Оленька и открыла дверь.
На пороге стоял рыжий мальчик, похожий на плюшевого мишку, и смотрел на Оленьку снизу вверх.
— Меня Валерой зовут... — сказал он. — Ты вчера спрашивала. Здравствуй!
— Здравствуй, Овечкин... — ответила Оленька растерянно. — Это ты звонил?..
— Я, — кивнул Овечкин.
— А больше никого не было?
— Не-а! А тебя как зовут?
— Оля, — сказала Оленька. — Тебе Аню... Анну Олеговну?
— Не-а! — сказал Овечкин. — А я знаю, что тебя Олей зовут.
Они постояли в дверях, помолчали.
— Я в гости пришел... — пояснил Овечкин. — К тебе...
— А-а... — сказала Оленька. — Ну проходи...
Ей было очень обидно, что это не Крапилин. Она вдруг спросила:
— Овечкин, ты целовался когда-нибудь?
— Угу, — сказал Овечкин, снимая ботинки.
— Не ври! — удивилась Оленька. — С кем?
Овечкин шмыгнул носом и прошел в комнату.
— А ты никому не скажешь?
— Никому! — пообещала Оленька.
Овечкин вздохнул.
— С одной девочкой из нашего класса...
— Ну ты даешь... Ты что, ее любишь?
— Не-а...
— А зачем целовался?
— Тогда любил, — объяснил Овечкин. — А потом она маме нажаловалась... — Он снова вздохнул и уточнил: — Своей. А ее мама — моей...
— Ну?
Овечкин пожал плечами:
— Налупили.
— За что?
— Ну... за то, что целовался. Мама сказала, что мне целоваться рано и что если она еще про такое узнает, то в колонию меня сдаст...
— Не бойся, — засмеялась Оленька. — Она пошутила.
— Не-а, — помотал головой Овечкин. — Ты мою маму не знаешь. Она никогда не шутит. А ты?
— Что?
— Целовалась?
— Нет! — поспешно ответила Оленька. — Что ты! Хочешь яблоко?
— Хочу, — согласился Овечкин. — Ни разу в жизни?
И тут в дверь снова позвонили.
— Я открою, — сказал Овечкин.
— А Оля дома? — услышала Оленька долгожданный Мишкин голос.
— Дома, — ответил Овечкин. — А ты кто?
— Это Мишка! — закричала Оленька из комнаты. — Знакомьтесь!
— Валера, — сказал Овечкин.
— Миша, — сказал Крапилин и спросил строго: — А почему ты не в школе?
— Я во вторую смену.
— А ты? — смеясь, спросила Оленька вошедшего Мишку.
Ей было легко смотреть на него и говорить, ведь они были сейчас не одни, с ними был Овечкин, и потому совершенно естественно было вести себя так, будто вчера ничего не произошло.
— Я? — переспросил Крапилин. — Пришел, увидел, что тебя нет, и ушел...
— С ума сошел! — рассердилась счастливая Оленька. — Ведь контрольная же!
— Вы прогуливаете? — испуганно спросил Овечкин. — Контрольную?! Попадет!
— Еще как! — весело подтвердил Крапилин. — Пошли в кино?
— Да ну! — не согласился Овечкин. — Лучше в зоопарк!
— Ну ладно, — сказала Оленька, — вы тут решайте пока, а я чай поставлю...
Они пошли в кафе.
Овечкин степенно вышагивал между ними и держал их за руки.
Была весна, они прогуливали школу с очень важной контрольной по алгебре, впереди у них целый день свободы, а там будь что будет!.. У них было пять рублей и сорок копеек: пять рублей дали Крапилину, чтобы купил себе новые кеды, а сорок копеек — Овечкину на обед. Мужчины сложились и пригласили Оленьку в кафе есть мороженое.
— Семейная прогулка, — сказал Крапилин. — Не шмыгай носом, Валера! И вообще в кафе веди себя прилично, мороженого не больше пяти порций, ясно?
— Ой! — заморгал Овечкин. — Целых пять порций, ура! А «прилично» — это как?
— Молча!
— Ладно, — пообещал Овечкин и в кафе молчал, только быстро-быстро ел мороженое.
— Не торопись, — одернул его Крапилин. — А то подумают, что ты голодный.
— Я голодный, — подтвердил Овечкин. — Меня мама сегодня без завтрака оставила... — он снова сунул в рот большой кусок мороженого.
— Почему? — удивилась Оленька.
Овечкин проглотил и объяснил:
— За вчерашнее замечание в дневнике.
— Как это? А Анька сказала, что вы помирились... Ведь ты же ей даже помогал тетрадки нести...
— Помогал, — кивнул Овечкин. — Я думал, ты дома будешь. А тебя не было, я ждал-ждал... Даже чай пошел пить... За это тоже попало.
— За что?
— Что поздно домой пришел. А ты где была?
— Я?.. — растерялась Оленька, но сразу на помощь пришел Крапилин.
— В библиотеке, — солидно сказал он. — Девятый класс, старик, это тебе не дважды два, заниматься много надо, понимаешь?
— Понимаю.
— Молодец! — похвалил Крапилин. — В учебниках, видишь ли, написано не все. Только самое необходимое. А если ты хочешь знать все на серьезном уровне, приходится сидеть в библиотеке... — голос у Мишки был наставительный, спокойный и чуть насмешливый.
Овечкин слушал его с уважением и морщил нос. Видимо, думал о тех временах, когда и ему придется сидеть в библиотеках, чтобы знать все на серьезном уровне.
— Кстати, Валера, а зачем ты вчера Олю ждал? — поинтересовался Крапилин.
— Не скажу...
— Интересно! — хмыкнул Крапилин.
— И мне не скажешь? — улыбнулась Оленька.
— Тебе — скажу... Только потом.
— Ну вот! — не согласилась Оленька. — Теперь я буду ждать и думать об ужасном!.. Ты сейчас скажи!
Овечкин помотал головой.
— Ну, Валера! Ну я тебя очень прошу!..
Овечкин поднял глаза:
— Только пусть он не подслушивает!
— Он не будет, — пообещала Оленька.
Овечкин взглянул на Крапилина:
— Будет!
— Буду, — подтвердил Мишка.
— А ты мне на ухо скажи... — и Оленька наклонилась к Овечкину.
Он долго молчал и дышал ей в ухо.
— Ну же, Валера!..
— Это... — сказал Овечкин. — Пусть он отвернется!
— Мишка, ты слышишь?
— Детский сад! — начал сердиться Мишка, но отвернулся, скосив глаза.
Овечкин решительно вдохнул воздух, будто собирался нырять, и быстро и звонко чмокнул Оленьку в щеку.
— Не слабо! — захохотал Мишка. — Валера, я ревную, между прочим...
Овечкин сидел, молчал, но по упрямому выражению его круглого, румяного лица видно было, что он и не думает в содеянном раскаиваться.
— Валера, ты хочешь, чтоб мама отдала тебя в колонию? — с улыбкой спросила Оленька.
— Ну и пусть! А я тебя все равно люблю!
— А меня? — спросил Крапилин, подмигнув Оленьке.
Овечкин над вопросом долго думал, а потом поинтересовался осторожно:
— А вы с ней дружите?
— Некоторым образом да.
— Тогда тебя тоже люблю... Давай дружить тоже.
— Давай, — усмехнулся Крапилин. — Если тебя кто тронет, ты мне сразу говори. Надо побить кого-нибудь, а?
Овечкин смотрел на него грустно:
— Не-а...
— А ты меня любишь? — спросил он, отвернувшись от Крапилина к Оленьке.
— Конечно, она тебя любит! — опять влез Мишка.
— Помолчи, — сказал ему Овечкин. — Ты меня любишь?
Оленька кивнула, улыбаясь.
— Правда?
— Конечно, Овечкин!
— Спасибо, — сказал Овечкин серьезно. — Мы с тобой знаешь куда уедем, когда я вырасту...
— Куда?
— В Ключики... Это деревня такая, далеко-далеко! Мама нас там не найдет...
— А я? — заинтересованно спросил Крапилин. — Вы что, меня бросите?
— Что ты! — повернулся к нему Овечкин. — Конечно, мы тебя возьмем. У бабушки всем места хватит, а летом можно жить на сеновале... Там хорошо, там река такая большая и всегда солнце!.. Ты обязательно поедешь с нами, если вы тогда еще будете дружить...
— Почему это мы тогда не будем дружить? — рассердился вдруг Крапилин.
— В жизни всяко бывает... — вздохнул Овечкин. — Поедешь в Ключики? — спросил он Оленьку.
— Поеду, — сказала Оленька, а сама подумала, что через десять лет, когда маленький Овечкин вырастет, она будет совсем старой, и ей стало грустно. Так они и сидели за столом: притихшие Оленька и Овечкин и сердито ухмыляющийся Крапилин, всем своим видом показывающий, что этот детсад ему уже надоел до чертиков.
Мишка рассчитался, и теперь ждали, когда Овечкин доест свою пятую порцию мороженого.
И вдруг Овечкин пропал...
— В чем дело, Валера? — строго спросил Крапилин. — А ну вылезай.
— Не вылезу! — ответил Овечкин из-под стола.
Оленька заглянула туда: Овечкин, съежившись, сидел в полутьме, и глаза у него были круглые.
— Там!.. — прошептал он.
— Где? — удивленно засмеялась Оленька.
— Там, там...
Оленька оглянулась и увидела сестру Аню, вошедшую в кафе, а рядом высокого смуглого парня в форме с синими курсантскими погонами... Сестра Аня улыбалась ему, Оленьку она еще не заметила...
— Мишка... — одними губами выговорила Оленька. — Пропали...
Крапилин тоже оглянулся и, чуть побледнев, прошептал:
— Спокойно, они нас не видят... Не смотри туда, сядь спиной, быстро!
Оленька послушалась и сидела, замерев. Спине было холодно, неуютно.
— Так! — пробормотал Крапилин напряженно. — Как только я скажу «пошли», встанем и пойдем к стойке, ясно?
— Так ведь...
— Молчи и делай, как я скажу, — незнакомым взрослым голосом велел Крапилин. Он опять стал вдруг чужим, непохожим на давно знакомого Мишку, и нельзя было не послушаться этого взрослого, другого Мишку... — Ты пойдешь впереди, я прикрою.
Они напряженно сидели за столиком, и Оленька с отчаянием смотрела сквозь стеклянную стену на улицу: милый майский день сиял там и шли беззаботные прохожие...
— Пошли! — отрывисто шепнул Крапилин. — Не оглядывайся!
Оленька поднялась и пошла на негнущихся ногах куда-то в глубь кафе, в полумрак...
— Хорошо, — шепнул Мишка, — стоп, они проходят к свободному столику... Так! Быстро к выходу! Быстрее!
Они развернулись, пересекли открытое пространство перед помостом для оркестрантов и почти бегом выскочили в небольшое фойе. Сердце у Оленьки колотилось и бухало.
— Ну вот и все, — выдохнул Крапилин и засмеялся. — Молодцы мы, а?
И тут они услышали:
— Товарищи, чей ребенок сидит под столом?
И только тогда вспомнили про Овечкина...
— Бежим! — крикнула Оленька, потому что испуг снова налетел горячим ветром.
Они выскочили на улицу, промчались до угла и заскочили в ближайший подъезд.
— Вот теперь уж точно влипли, — хмуро сказал Крапилин и ударил по стене кулаком.
Оленька всхлипнула. Она еще не успела представить себе всех последствий этой истории, но ясно было: случилось что-то ужасное.
— Зачем, — сердито мотнул головой Крапилин, — ты потащила его с собой?
— Он сам!..
— «Сам»! А теперь что? Тоже мне — герой-любовник!
— А я виновата?.. — спросила сквозь слезы Оленька.
— Перестань... — вздохнул Крапилин. — Не плачь...
— Да-а... — не перестала Оленька. — Знаешь, что дома будет!
— А в школе!.. — мрачно напомнил Крапилин.
Про школу Оленька еще не думала, и стало так страшно, что даже плакать расхотелось. Сколько впереди всякого: разговоров, выговоров... Наверно, и на педсовет вызовут... Но самое ужасное: все теперь узнают, что они с Мишкой ходили в кафе, и будут шушукаться по углам, ухмыляться...
— Может, уехать? — отчаянно пробормотала Оленька.
— Куда? — хмуро спросил Крапилин. — В Ключики?
— Дурак! — сказала Оленька.
— Из-за твоего ухажера влипли, а я дурак!
Они поссорились. Потом помирились. Долго бродили по городу, придумывая, что же им теперь говорить. Ничего достоверного не придумывалось, то есть было совершенно очевидно, что ученик и ученица девятого класса вместо решающей контрольной отправились в кафе... Вдвоем... Овечкин тут не в счет, хотя все беды — из-за него, этого маленького рыжего первоклассника, навязавшегося утром на их головы... И все их выдумки и оправдания теперь рушились, не имели смысла: преступники скрылись, но на месте преступления был оставлен свидетель и невинный соучастник, насмерть перепуганный появлением классной руководительницы первоклассник. Говорящая улика!
— Может, поговорить с ним?
— Ты Аньку не знаешь: все давным-давно известно... Он же лопух, соврать не умеет толком! И Аньку боится ужасно...
— Маленький, глупый... — уныло соглашался Крапилин. — Да еще — эффект неожиданности... Тут не только этого обормота голыми руками можно было брать...
Оленька в ужасе зажмурилась: зачем, ну зачем пошли они в это дурацкое кафе!
И вдруг гениальная по простоте своей мысль осенила ее...
— Мишка! — торопливо сказала она. — А может, просто сказать, что ничего не знаем?
— Как это?.. — не понял Крапилин.
— Ну не знаем, и все! Ни в каком кафе не были! Никакого Овечкина в глаза не видели! Дома были, болели!
— Так Овечкин же сказал...
— Кому больше поверят! — перебила Оленька.
Крапилин поморщился.
— А в школе знаешь что будет?! — напомнила ему Оленька. — Если сознаемся... Исключат!
— Ну, это вряд ли... — покачал головой Крапилин.
— Все равно: педсовет, родительский комитет, и на комсомольское собрание потащат!..
Крапилин молчал и хмурился.
— А характеристики потом какие дадут? Или ты уже раздумал поступать?!
— Подло... — сказал он. — И пацана жалко.
— А меня тебе не жалко?.. — спросила Оленька. — Знаешь, что про меня говорить будут... Тебе-то что...
— Мы и так его в кафе бросили... — сказал он, морщась, будто не слышал Оленьку.
— Мишка, ну что ему сделают?! Он же еще маленький, ну наругают, и все, ему ж характеристика не нужна...
— А если нам не поверят? — странно, чужими глазами взглянув на Оленьку, поинтересовался Крапилин.
— Говори, что болел, и все! — твердила Оленька. — Ничего не знаешь, какой Овечкин? В глаза не видал!
Крапилин мотнул головой и замычал.
— Мишка! — с отчаянием позвала Оленька. — Ты мне вчера что говорил... Что ты ради меня на все... Что на всю жизнь... Значит, врал?
Крапилин вздрогнул.
— Не врал... — ответил он, и они пошли в поликлинику.
Оленька жаловалась на головную боль и шум в ушах, а Крапилин тер градусник о пиджак и нагнал такую температуру, что его непременно заподозрили бы, если бы не его понурый вид и алые пятна на щеках.
Их признали вполне нездоровыми и освободили от занятий не только на сегодня, но и на завтра.
Крапилин проводил Оленьку до дома.
— Ты ничего не знаешь! — повторила ему Оленька. — Ты болел, да?
— Да... — кивнул Крапилин, глядя в сторону.
Они расстались. Крапилин пошел вдоль дома по вечереющей уже улице, а Оленька, стараясь казаться беззаботной, побежала вверх по ступенькам. Она ужасно трусила: ведь ей предстояло врать, честно и растерянно глядя маме и Аньке в глаза, а это было вовсе не легко...
Дома была только мама.
— Садись ужинать, бродяга, — сказала она ласково. Значит, еще ничего не знала.
«Тогда лучше сразу лечь спать, — сообразила Оленька. — До Анькиного прихода». И она спросила между прочим:
— А Анька где?
— Еще не приходила, у нее сегодня родительское собрание. Быстро ужинать...
— Не хочу... — произнесла Оленька больным голосом. — У меня голова болит...
— Что такое? — встревожилась мама.
— Не знаю. С утра...
Мама заглянула в усталое, напряженное Оленькино лицо и решила:
— Иди-ка ты завтра вместо школы к врачу.
— Да я сегодня уже была, утром... Меня освободили до послезавтра...
— И бродишь целый день! — рассердилась мама. — Болеет — и шастает!
— Мы у Веры к зачету готовились... — уверенно соврала Оленька. — У нас же теперь зачеты придумали...
— Представляю себе, как вы там готовились, — вздохнула мама. — А мальчики были?
— Ну что ты!
— Живо в постель, гулена!..
И Оленька послушно легла в постель.
— Спи, спокойной ночи, — сказала ей мама и прикрыла дверь.
Оленька лежала, глядела в темноту и ждала прихода сестры. Аня пришла поздно, и, когда гулко хлопнула входная дверь, Оленька зажмурилась, а сердце у нее заколотилось быстро-быстро.
Сестра села ужинать. Они с мамой разговаривали вполголоса о всяких пустяках, а Оленька напряженно слушала: они ведь очень тихо говорили, чтоб ее не разбудить...
«Почему она не говорит?!» — удивленно думала Оленька, слушая, как Аня жалуется маме, что многие родители и не подумали явиться на собрание... Вдруг сестра засмеялась:
— Мам, у меня сегодня ЧП было! Помнишь Овечкина?
— Конечно, а что случилось?
— Мы сегодня с Виктором («Значит, курсанта зовут Виктором и мама про него знает», — машинально отметила Оленька, хоть и было ей совсем не до того.) зашли в кафе, а он там сидел под столом...
— Что за ребячество! — неодобрительно сказала мама. — Мне казалось, что он серьезный юноша. А если бы его патруль забрал?
— Да не Виктор, мам! — захохотала Аня. — Овечкин сидел под столом!..
— Валера Овечкин? Зачем?
— Я его тоже спросила, а он молчит... Все сбежались, спрашивают его, а он, представляешь, стоит и молчит...
— А как, интересно знать, он вообще туда попал?
— Официантка сказала, что он пришел с девицей и парнем лет семнадцати.
— И что они делали? — строго спросила мама.
— Ели мороженое.
— А не рано ли твой Овечкин начал ходить в кафе? И что это за люди, с которыми он пришел? Почему они ушли, а он остался?
— Не знаю, — сказала Аня, и мама возмутилась:
— То есть как это — не знаешь?! Твой первоклассник сидит в кафе с великовозрастными оболтусами, а тебе хоть бы хны! Они же его бог знает чему могут научить!
— Ну зачем ты, мама, сразу — «оболтусы»! Мы с Виктором все выяснили. Это его друзья.
— Анна! — сердито произнесла мама. — Ты такая безответственная, хоть кол тебе на голове теши! Ну подумай сама: откуда у восьмилетнего мальчика такие взрослые друзья? Ты фамилии этих друзей узнала?
— Нет, — ответила сестра Аня.
— Почему?
— Ну, мама! Ну, ты не знаешь Овечкина! Во-первых, он все равно бы не сказал, он же ужасно упрямый. А во-вторых, это хорошие люди...
— А откуда ты знаешь?
— Овечкин сказал.
— Что он сказал?
— Он сказал: «Честное октябрятское, они мои друзья и хорошие люди...»
— Господи, — вздохнула мама, — да что он понимает в людях!..
Оленька спрятала голову под подушку и заплакала взахлеб. «Вот и все... — почему-то бормотала она. — Вот и все...» А что «все», она и сама не знала, только чуяла, что что-то кончилось, что-то ушло, и его не вернуть уже никогда...
Никогда Оленька не расскажет об этом. Никому.
Никогда не посмеет посмотреть в глаза рыжему, маленькому Овечкину. И с Мишкой уж никогда не будет вместе так просто и радостно. И еще что-то — никогда, никогда...
И никогда Оленька не поедет в деревню Ключики. Никогда.
