Юлиан Семенович СЕМЕНОВ

КОНИ И ЛЮДИ

Рассказ



     По склонам холмов разбросаны синие дубки и белые березовые перелески.
Воздух,  раскаленный солнцем,  недвижно лежит над полями.  Тишина.  Только
ласточки весело перекликаются в  желтом небе,  и  еще где-то далеко-далеко
слышны звонкие голоса детей.
     Сижу с  Ленькой Крутиковым на  маленьком поле,  обнесенном аккуратной
изгородью.  Здесь два раза в день тренеры работают с конями.  Ленька любит
коней и мечтает стать тренером.  Когда, рассматривая ахалтекинца, похожего
корпусом своим на ракету,  я сказал:  «Красивая лошадь», Ленька смутился и
тихонько поправил меня:
     — Вы не говорите про него «лошадь».  Вы,  пожалуйста, про него «конь»
говорите.
     Ленька учится в девятом классе.  Он любит пофилософствовать.  Правда,
философия его носит несколько практический характер.
     Он говорит мне:
     — Человек коня понимает.  И  конь нашего брата тоже понимает.  С  ним
ведь разговаривать можно, с конем. Я, конечно, об этом биологичке ни гугу.
Сразу двойку врежет.  Обидно как-то.  А ведь правда, конь словно понимает.
Человека все  звери понимают,  только к  каждому зверью свой подход нужен.
Кошка —  вроде как малый ребенок.  С ней легко:  мяч из бумаги сделал,  на
веревочку привязал —  и пожалуйста, друг до гроба. Собака — потрудней. Она
вроде школьника:  с ней ласково надо и строго.  — Ленька улыбнулся: — Я-то
по себе знаю.  Ну а конь —  это человек. С ним хитрить или, как с собакой,
воспитательную работу вести не надо,  все сам понимает.  С ним по-хорошему
поговоришь —  и точка.  Десять классов кончу — в конюхи пойду. Подучусь, а
там — в тренеры...
     За оградой в  поле ходит кобыла Экстра с маленьким жеребенком.  Зовут
его непонятно, зато красиво — Эрсон.
     Экстра хватает мягкими губами зеленую траву,  неторопливо жует, потом
вскидывает красивую голову с огромной, чуть не до земли гривой и замирает,
вслушиваясь.  Она долго стоит так,  поводя ушами,  и,  будто успокоившись,
снова склоняет голову и  снова мягкими и добрыми губами захватывает сочную
траву.
     Чуть поодаль пасется табун.  Жеребята играют друг с  другом,  носятся
наперегонки, шаловливо дерутся и совсем уже по-детски ластятся после игр.
     А маленький Эрсон все время с матерью, рядом. Он не отходит от нее ни
на  шаг.  От трусости или гордости?  Он очень красив,  этот жеребенок,  он
красивее всех остальных, которые пасутся с табуном.
     Но вот я вижу,  Эрсон, опасливо поглядывая на мать, начинает отходить
к табуну.  Он идет осторожно,  еле переступая ногами. Вот он отошел метров
на двадцать,  потом еще подальше,  а потом перешел на галоп. Он несется во
весь опор, весело подбрасывая на бегу зад и брыкаясь копытцами.
     Экстра слышит галоп.  Она настороженно вскидывает голову и  замирает,
вслушиваясь во  все удаляющийся топот копыт.  Вздыхает.  Именно вздыхает —
горько,  по-человечески —  и  остается стоять со вскинутой головой.  Ветер
играет с травами, с белой листвой берез, играет с ее гривой. Ветер весел и
беззаботен. А Экстра грустная-грустная и словно бы обиженная.
     — Сердится? — спрашиваю я Леньку.
     — Нет.
     — А что же с ней?
     — Слепая,  — вздохнув, говорит Ленька. — Когда жеребилась, ослепла от
боли.  Он ей теперь как поводырь. Убежал, а ей и шагу без него не ступить.
Но, видите, не зовет его, понимает, что маленький, что поиграть ему охота.
Вот так и будет стоять, пока не вернется.
     Экстра так и стоит полчаса,  час, задрав красивую голову. Она смотрит
огромными синими глазами в желтое небо.
     Возвращается Эрсон.  Он несется от табуна галопом, потом переходит на
шаг, а к матери подходит еле переступая ногами. Экстра чувствует его рядом
с  собой.  Она  еще  выше  вскидывает голову и  ржет  до  того  радостно и
торжествующе,  что даже сердце щемит.  Жеребенок подходит вплотную к ней и
тыкается мордочкой ей  в  пах.  Потом обходит мать,  тыкается ей в  грудь,
будто целует,  и,  повернувшись,  идет вниз,  к речке. Экстра идет следом,
высоко подняв голову.  Она ступает по траве горделиво и  спокойно,  совсем
как зрячая.
     — Одно слово — конь, — задумчиво говориь Ленька, глядя вслед Экстре.


     Ахалтекинца Граведора  тренирует маленький,  квадратного телосложения
человек, голубоглазый, краснолицый, с пшеничной щеточкой усов.
     Граведор зло  косит  глазами,  бьет  задом,  норовя сбросить тренера.
Граведор весь в мыле, он скалит зубы, и глаза с каждой минутой все сильнее
наливаются кровью.
     — Ну! — покрикивает тренер. — Иди! Иди хорошо! Вот так иди! — Он учит
Граведора змейке —  хитрой танцующей поступи,  похожей чем-то  на балетные
па: нога в ногу, и так вдоль всей сцены.
     Граведор негодует. Он не хочет идти по-балетному. Он хочет скакать по
зеленому полю,  а потом залезть в реку и плавать, а потом вылезти и стоять
на теплом песке, долго и бездумно.
     — Иди!  Иди,  дорогой!  Иди ровно!  —  приговаривает тренер,  натянув
поводья так, что голова коня неестественно задрана вверх.
     Граведор с  норовом,  но и  тренер не отличается слабостью характера.
Единоборство наездника и  коня продолжается с  полчаса.  Я не вижу Леньки,
который сидит рядом со мной,  я  весь в том,  как тренер учит коня змейке,
спокойно  и   настойчиво.   Но   я   слышу  рядом  какие-то  всхлипывания.
Оборачиваюсь и вижу Леньку. Он белый, губы закушены, и пальцы то сжимаются
в кулаки, то, резко разжавшись, замирают на острых мальчишеских коленях.
     — Дядь Вить! — кричит паренек. — Дядь Вить!
     Тренер  бросает  поводья  и  вопросительно  смотрит  на  Леньку.  Тот
вскакивает с бревна, на котором мы сидим, и кидается к нему.
     — Дядь Вить!  —  молит он.  —  Вы  ж  обещали мне его сегодня дать на
немножко.
     Тренер вытирает со лба пот,  снимает свою бархатную жокейскую шапочку
и,  отвернувшись,  смотрит в поле и туда,  где по склонам сопок разбросаны
синие дубки и  белые березовые перелески.  Он долго смотрит туда,  а потом
говорит:
     — Чудак, ты думаешь — это плохо, что он так сердится?
     Ленька молчит и не поднимает на тренера глаз.
     — Ты думаешь, я мучаю его, да?
     Ленька молчит по-прежнему.
     Тренер резко оборачивается,  долго смотрит на паренька, а потом вдруг
соскакивает с коня и протягивает Леньке поводья.
     — Садись, — говорит он, — и тренируй как ты считаешь нужным.
     Ленька светлеет лицом, хватает повод, быстро подпрыгивает, вскидывает
свое легкое тело в седло —  и тут же оказывается на земле.  Тренер слышит,
как Граведор сбросил Леньку,  но  он продолжает идти по полю спокойно,  не
оборачиваясь, будто ничего вовсе и не произошло.
     Ленька снова вспрыгивает в  седло,  и  снова Граведор,  взбросив зад,
скидывает седока на  землю.  И  снова  Ленька лезет на  Граведора и  снова
оказывается на земле.
     Тренер,  на  секунду  задержавшись,  стоит,  словно  раздумывая,  как
поступить, а потом, потрогав мизинцем пшеничную щеточку усов, возвращается
обратно.  Он идет неторопливо, вразвалочку. Он подходит к Леньке, красному
от досады, берет у него из рук поводья, поворачивает с силой морду коня и,
заглянув ему в глаза, спрашивает:
     — Как же  тебе не  стыдно,  Граведор?  А?  Зачем ты  так ведешь себя?
Нехорошо, малыш. Может, ты плохо себя чувствуешь? А?
     Конь отворачивается и шумно вздыхает.
     — Может,  вызвать доктора? — продолжает допытываться тренер. — Ну-ка,
покажи зубы!
     Он  осматривает зубы коня,  смотрит каждое копыто,  проверяет еще раз
подпругу и,  передав  снова  поводья  Леньке,  поворачивается и  отходит к
бревну.
     И снова Ленька три раза подряд летит на землю. Тогда тренер подбегает
к  Граведору,  распускает подпругу,  берет в  руки поводья и  ведет его за
собой.  Все это он делает молча и вроде бы сердито. Он уводит коня в поле,
там  прогуливает его  и  все  время о  чем-то  говорит с  ним,  заглядывая
Граведору в глаза.
     Ленька  сидит  со  мной,  чистит брюки,  вымазанные желтой землей,  и
рассказывает:
     — Он видите как их объезжает? И лупцует и по-всякому. А они все равно
льнут к нему. Я лаской, сахаром, а они все равно к чему тянутся.
     Через полчаса тренер приводит Граведора с поля и говорит Леньке:
     — Ну, давай теперь!
     Ленька  чуть   опасливо  подходит  к   коню,   стоит  у   стремени  в
нерешительности,  а потом махом взлетает в седло и, счастливый, смеется. А
Граведор поглядывает на тренера умным глазом и чуть шевелит ушами.
     Тренер сидит рядом со мной и говорит тихо:
     — Из парня выйдет толк. У него доброе сердце.
     — Обязательно выйдет?
     — Да,  конечно.  Он падает и не боится. А что еще лучше, не обижается
на коня.  Только мягок чрезмерно.  Но ничего.  Поумнеет. Он сейчас думает,
что раз мягкий,  значит,  добрый.  —  Тренер улыбается и хмыкает в усы.  —
Кстати,  очень распространенная ошибка.  Злые  люди,  между прочим,  мягче
добрых. Доброта, она больше суровости требует. Добрым быть трудно, а?
     — Да, — соглашаюсь я, — добрым действительно быть очень трудно.
     На  середине поля  Ленька сосредоточенно тренирует Граведора,  а  мой
пшеничноусый сосед с  квадратным красным лицом смотрит на них,  и  ласково
улыбается, и щурит глаза от яркого, веселого солнца.


__________________________________________________________________________
     Текст подготовил Ершов В. Г. Дата последней редакции: 25/08/2000