Андрей Платонович ПЛАТОНОВ

ЖЕЛЕЗНАЯ СТАРУХА

Фантастический рассказ



        Шумели листья на дереве; в них пел ветер, идущий по свету.
        Малолетний Егор сидел под деревом и слушал голос листьев, их кроткие бормочущие слова.
        Егор хотел узнать, что означают эти слова ветра, о чем они говорят ему, и он спрашивал, обратив лицо к ветру:
        — Ты кто? Что ты мне говоришь?
        Ветер умолкал, будто он сам слушал в это время мальчика, а потом снова медленно бормотал, шевеля листья и повторяя прежние слова.
        — Ты кто? — спросил еще раз Егор, не видя никого.
        Никто ему не ответил более; ветер ушел, и листья уснули. Егор подождал, что будет теперь, и увидел, что уже наступает вечер. Желтый свет позднего солнца осветил старое осеннее дерево, и стало скучнее жить. Нужно было идти домой, ужинать, спать во тьме. Егор же спать не любил, он любил жить без перерыва, чтобы видеть все, что живет без него, и жалел, что ночью надо закрывать глаза, и звезды тогда горят на небе одни, без его участия.
        Он поднял жука, ползшего по траве домой на ночлег, и посмотрел в его маленькое неподвижное лицо, в черные добрые глаза, глядевшие одновременно и на Егора, и на весь свет.
        — Ты кто? — спросил Егор у жука.
        Жук не ответил ничего, но Егор понимал, что жук знает что-то, чего не знает сам Егор, но только он притворяется маленьким, он стал нарочно жуком и молчит, а сам не жук, а еще кто-то — неизвестно кто.
        — Ты врешь! — сказал Егор и повернул жука животом вверх, чтобы увидеть, кто он такой.
        Жук молчал; он со злой силой шевелил жесткими ножками, защищая жизнь от человека и не признавая его. Егора удивила настойчивая смелость жука, он полюбил его и еще более убедился, что это не жук, а кто-то более важный и умный.
        — Ты врешь, что ты жук! — произнес Егор шепотом в самое лицо жука, с увлечением рассматривая его. — Ты не притворяйся, я все равно дознаюсь, кто ты такой. Лучше сразу откройся.
        Жук замахнулся на Егора сразу всеми ногами и руками. Тогда Егор не стал с ним больше спорить.
        — Когда я к тебе попадусь, я тоже ничего не скажу. — И он пустил жука в воздух, чтобы он улетел по своему делу.
        Жук сначала полетел, а потом сел на землю и пошел пешим. И Егору стало вдруг скучно без жука. Он понял, что больше его никогда не увидит, и если увидит, то не узнает его, потому что в деревне много прочих жуков. А этот жук будет где-нибудь жить, а потом помрет, и все его забудут, один только Егор будет помнить этого неизвестного жука.
        Усохший лист упал с дерева. Он когда-то вырос на дереве из земли, долго смотрел на небо и теперь снова возвращался с неба в землю, как домой с долгой дороги. На лист вполз сырой червь, отощавший и бледный.
        «Кто же это такой? — озадачился Егор перед червем. — Он без глаз и без головы, о чем он думает?» Егор взял червя и понес его к себе домой.
        Уже совсем свечерело; в избах зажглись огни, все люди собрались с полей, чтобы жить вместе, потому что везде стало темно.
        Дома мать дала Егору поужинать, потом велела ложиться спать и укрыла его на ночь одеялом с головой, чтобы он не боялся спать и не услышал страшных звуков, которые раздаются иногда среди ночи из полей, лесов и оврагов. Егор притаился под одеялом и разжал левую руку, где у него все время находился червь.
        — Ты кто? — спросил Егор, приблизив червя к лицу.
        Червь дремал, он не шевелился в разжатой руке. От него пахло рекою, свежей землей и травой; он был небольшой, чистый и кроткий, наверно, детеныш еще, а может быть, уже худой маленький старик.
        — Отчего ты живешь? — говорил Егор. — Хорошо тебе или нет?
        Червь свернулся на ладони, чувствуя ночь и желая покоя. Но Егор не хотел спать: он хотел еще жить, играть с кем-нибудь, он хотел, чтобы уже сразу было утро за окном и можно было встать с постели. Но на дворе стояла ночь — только начавшаяся, долгая, всю ее не проспишь; и если заснешь, все равно проснешься до рассвета, в то страшное время, когда все спят, — и люди и травы, а проснувшийся человек бывает один на свете — его никто не видит и не помнит.
        Червь лежал в руке Егора.
        — Давай я буду тобою, а ты будешь мною, — сказал червю Егор. — Я тогда узнаю, кто ты, а ты станешь как я, ты будешь человеком, тебе лучше будет.
        Червь не соглашался; он, наверно, уже спал, не подумав о том, кто такой Егор.
        — Мне надоело быть все Егором и Егором, — говорил мальчик один. — Я хочу быть еще чем-нибудь. Проснись, червяк. Давай с тобой разговаривать — ты думай про меня, а я буду про тебя...
        Мать услышала разговор сына и подошла к нему. Она еще не спала, она ходила по избе и кончала последние дела, с которыми не управилась днем.
        — Ты что там не спишь, бормочешь, шутоломный какой, — сказала она и подоткнула одеяло под ноги Егора. — Спи. А то железная старуха ходит в поле в темноте, она ищет тех, кто не спит, и с собой уводит.
        — Мама, а она кто? — спросил Егор.
        — Она железная, ее не видно, она во тьме живет, она страхом пугает, и у людей сердце отымается...
        — А она кто?
        — А кто ж ее знает, сынок. Ты спи, — произнесла мать. — Ты ее не бойся, она, может, никто, бедная какая-нибудь старушка.
        — А где она живет? — узнавал Егор.
        — Она по оврагам ходит, траву ищет, сухие кости гложет, а когда кто помрет — она рада, она хочет одна остаться на свете, и все живет, все живет, все хочет дождаться, когда все помрут и будет одна она ходить, железная старуха. Ну, спи теперь, она по дворам не ходит, я дверь запру...
        Мать отошла от сына. Егор спрятал червя под подушку, чтоб он там спал в тепле и ничего не боялся.
        — Мама, а кто ты? — спросил он.
        Но мать ничего не ответила ему. Она решила, что Егор еще немного поговорит-поговорит и заснет, ему уж, видно, дремлется.
        «А кто я? — думал Егор и не знал. — Кто-нибудь я тоже есть. Так не бывает, чтобы я был никто!»
        В избе стало тихо. Мать легла, отец уже спал давно. Егор прислушался. На дворе изредка скрипел плетень, его пошатывал клен, росший у плетня. Егор заметил, что и в самую тихую погоду клен качается помаленьку, будто он тянется куда-то, хочет скорее вырасти или стронуться с места и уйти, и плетень постоянно скрипит от него, жалуясь на беспокойство. Скучно, наверно, быть деревом, оно живет на одном месте.
        — Мама, — тихо позвал Егор и высунул голову из-под одеяла наружу. — Что такое клен?
        Но мать уснула, никто ничего не ответил Егору. Он всмотрелся в сумрак. Окно, выходившее в просяное поле, светилось смутным светом ночи, будто за окном была глубина неподвижной воды. Егор привстал на постели, думая о том, что сейчас делается в темном поле, и кто там идет один с котомкой хлеба в дальнюю дорогу. Наверно, кто-нибудь идет по пустой дороге и не боится ничего. Кто он такой?
        Издали кто-то протяжно вздохнул, затем застонал и умолк. Егор уставился в окно; прежний свет темной земли озарял стекло, но унылый, стонущий звук повторился опять — ехала ли то телега вдали, или железная старуха шла по оврагу и томилась, что люди живут и рождаются, а она никак не дождется, когда будет одна на свете. «Пойду, до всего дознаюсь, — решил Егор. — Что там ночью, кто старуха?»
        Он надел штаны и ушел босой наружу. Клен шевелил ветвями, собираясь тронуться в путь, лопухи терлись о плетень, и корова жевала в сарае. Во дворе никто не спал.
        Ясные звезды светились на небе; их было так много, что они казались близкими, — поэтому ночью под звездами было так же не страшно, как днем среди полевых цветов.
        Егор миновал просо, прошел дремлющие, шепчущие подсолнечники и по брошенной, забытой дороге направился к оврагу.
        Овраг был старый, его не размывала большая вода, и он зарос бурьяном и кустарником. Старики и старухи запасали здесь прутья и в зимнее время в избах плели из них корзины.
        Когда Егор прошел заросли бурьяна и кустарника и очутился на дне оврага, то увидел, что здесь было тише и темнее, чем на верху земли, — ни травинка, ни лист не шевелились тут, — и ему стало страшно.
        — Звезды, глядите на меня, — прошептал Егор, — а то я боюсь один!
        Но из оврага было видно только три звезды, и те слабо мерцали на далекой, уносящейся высоте, точно они удалялись и меркли там во тьме.
        Егор потрогал траву, увидел камешек, потом покачал лопух, такой же, как на своем дворе, и оправился от страха: ничего, они ведь все живут здесь и не боятся, и он будет с ними. Вскоре он заметил маленькую пещеру, вырытую в склоне оврага, чтоб выбирать оттуда глину, и залез туда. Ему захотелось теперь подремать немного, — он уморился за день жить и ходить.
        — А как пойдет мимо железная старуха, то я ее покличу, — сказал Егор сам себе, сжавшись в земле от ночной прохлады, закрыл глаза.
        Стало тихо совсем, и все онемело, все звезды скрыла небесная наволочь, и трава поникла, как умершая.
        Унылый звук раздался в этой низине земли, как вздох сожаления всех умерших людей. Егор сейчас же открыл глаза, услышав во сне этот томительный звук. Над ним стояло темное тело человека, большое и смутное от окружающей черной ночи, готовое быть и готовое исчезнуть.
        — Ты кто? — спросил Егор. — Ты старуха?
        — Старуха, — сказала старуха.
        — А ты железная?.. Мне нужна железная.
        — Зачем я тебе? — спросила железная старуха.
        — Я хочу тебя увидеть — ты кто, ты зачем? — говорил Егор.
        — Помирать будешь, тогда скажу, — ответил голос старухи.
        — Скажи, я помру, — согласился Егор и взял комок глины в руку, чтобы залепить глаза старухе и осилить ее.
        — Иди ко мне, я тебе скажу на ухо, — и старуха в первый раз пошевелилась, и вновь раздался знакомый унылый звук шелестящего железа или хруста высохших костей. — Иди ко мне, я все тебе скажу, и ты тогда помрешь. А то ты маленький, тебе жить еще много, и мне долго ждать твоей смерти. Пожалей меня, я старая.
        — А ты кто, ты скажи, — узнавал Егор. — Ты не бойся меня, я тебя не боюсь.
        Старуха склонилась к Егору и стала к нему приближаться. Мальчик прижался спиною к земле в своей пещере и открытыми глазами вглядывался в склоняющуюся к нему железную старуху. Когда она согнулась и приблизилась к нему и тьмы между ними осталось мало, Егор закричал:
        — Я знаю, я знаю тебя. Мне тебя не надо, я тебя убью! — Он бросил в ее лицо горсть глины и сам обмер и приникнул к земле.
        Но обмерши, лежа вниз лицом, Егор еще раз услышал голос железной старухи:
        — Ты меня не знаешь, ты меня не разглядел. Но всю твою жизнь я буду ждать твоей смерти и губить тебя, потому что ты меня не боишься.
        «Немножко-то боюсь, потом привыкну и перестану», — подумал Егор и забылся.
        Он очнулся от знакомого тепла, его несли мягкие большие руки, и он спросил:
        — Ты кто? Ты не старуха?
        — А ты кто? — спросила его мать.
        Егор открыл глаза и вновь зажмурил их — свет солнца освещал всю деревню, клен на ихнем дворе и всю землю. Егор снова открыл глаза и увидел шею матери, у которой покоилась его голова.
        — Ты зачем сбежал в овраг? — спросила мать. — Мы спозаранку тебя искали, отец в поле работать уехал весь в сомнении.
        Егор рассказал, что он боролся в овраге с железной старухой, но только не успел разглядеть ее лица, потому что бросил в него глиной.
        Мать задумалась, потом она опустила Егора на землю и посмотрела на него, как на чужого.
        — Иди своими ногами, борец!.. Тебе это приснилось.
        — Нет, я правда ее видел, — сказал Егор. — Железные старухи бывают.
        — А может, и бывают, — произнесла мать и повела сына домой.
        — Мама, а кто она?
        — А я не знаю, я слыхала, я сама ее не видала. Люди говорят, что судьба, что ль, или горе наше ходит. Вырастешь, сам узнаешь.
        — Судьба, — промолвил Егор, не зная, что она означает. — Вырасту еще чуть-чуть и поймаю железную старуху...
        — Поймай, поймай ее, сынок, — сказала мать. — Я тебе сейчас картошек начищу и поджарю их.
        — Давай, — согласился Егор. — Я есть захотел, старухи сильные бывают. Я уморился от нее.
        Они вошли в сени избы. В сенях по полу вполз знакомый червяк, возвращаясь с постели Егора к себе домой в землю. «Ползи, немой! — осерчал Егор. — Ишь ты. Кто он такой, так и не сказал. После все равно дознаюсь. И до старухи дознаюсь — сам стану железным стариком!»
        Егор остановился в сенях и задумался: «Это я нарочно буду железным, чтоб старуху напугать, пускай она околеет. А потом я железным не буду — не хочу, я опять буду мальчиком с матерью».




84 Р 1
П 37


Послесловие
Д. А. Зиберова

Иллюстрации
Н. Г. Раковской


        4702010200 — 1397
П –––––––––––––––––––– 1397 — 87
        080(02) — 87

Текст печатается по изданиям: П л а т о н о в  А. П. Избранные произведения. — М.: Мысль, 1985; П л а т о н о в  А. П. Одухотворенные люди. — М.: Правда, 1986.

© Издательство «Правда», 1987. Составление. Иллюстрации.


С О Д Е Р Ж А Н И Е

Рассказы
Маркун
Потомки Солнца
«Лунная бомба»
Глиняный дом в уездном саду
В прекрасном и яростном мире
Железная старуха
Броня
Рассказ о мертвом старике
Седьмой человек
Неодушевленный враг
Неизвестный цветок
Уля
Любовь к Родине, или Путешествие воробья
5
13
25
48
62
77
85
99
110
121
152
136
144
Повести
Эфирный тракт
Город Градов
Джан

Д. Зиберов. Зарницы нежной души                
159
241
276

414


П37

Платонов А.
        Потомки Солнца. Рассказы и повести / Послесл. Д. Зиберова; Ил. Н. Раковской. — М.: Правда, 1987. — 432 с., ил.

        В сборник известного советского писателя А. П. Платонова (1899 — 1951) включены его фантастические произведения («Лунная бомба», «Потомки Солнца», «Эфирный тракт»), а также близкие им по духу повести и рассказы, где необычность ситуации помогает ярче показать характеры героев, их неустанное стремление к познанию и преобразованию окружающего мира («Броня», «Джан» и др.).

                4702010100 — 1397
        П –––––––––––––––––––– 1397 — 87
                080(02) — 87
84 Р 1


Андрей Платонович ПЛАТОНОВ

ПОТОМКИ СОЛНЦА
РАССКАЗЫ И ПОВЕСТИ

Редактор
Е. М. Кострова

Оформление художника
Г. А. Раковского

Художественный редактор
И. С. Захаров

Технический редактор
В. С. Пашкова

ИБ 1397


Сдано в набор 03.12.86. Подписано к печати 04.05.87. Формат 84x108 1/32. Бумага книжно-журнальная. Гарнитура «Эдисон». Печать офсетная. Усл. печ. л. 22,68. Усл. кр.-отт. 23,10. Уч.-изд. л. 20,92. Тираж 500 000 экз. (1-й завод: 1 — 125 000 экз.) Заказ № 900. Цена 1 р. 70 к.
Набор и фотоформы изготовлены в ордена Ленина и ордена Октябрьской Революции типографии имени В. И. Ленина издательства ЦК КПСС «Правда». 125865, ГСП, Москва, А-137, улица «Правды», 24.
Отпечатано в типографии издательства «Тюменская правда» Тюменского обкома КПСС. 625002, г. Тюмень, Осипенко, 81.



        Текст подготовил Ершов В. Г. Дата последней редакции: 23.02.2001
        О найденных в тексте ошибках сообщать: mailto:vgershov@chat.ru
        Новые редакции текста можно получить на: http://lib.ru/~vgershov