В начале § 1.3 мы указали на различие между выучиванием целых предложений и построением их из отдельных частей. Первые выученные предложения выучиваются как целое (некоторые из них, как мы видели, являются однословными). По мере своего развития ребенок во все большей степени стремится строить новые предложения из частей; и именно поэтому обычно говорят о выучивании нового слова, а не нового предложения. Однако даже утонченное выучивание нового слова обычно осуществляется в рамках какого-то контекста — отсюда обучение, при помощи примера и аналогии, употреблению тех предложений, в которых может встречаться слово. Поэтому вполне уместно на протяжении всего § 1.3, а не только в его начале, рассматривать именно предложения, а не слова в качестве тех целых единиц, употребление которых выучивается; это, однако же, не означает отрицания того, что выучивание этих целых единиц происходит в значительной степени благодаря абстрагированию и соединению частей. Теперь же рассмотрим части более подробно.
Вопрос о том, что считать словом, в противоположность цепочке из двух или более слов, менее очевиден, нежели вопрос о том, что считать предложением. Принципы использования пробелов печатником туманны, а уместность этих принципов для наших размышлений — туманна вдвойне. Мы могли бы даже поддаться искушению и, избавившись от практики печатников, называть любое предложение, равнозначное «Ой», словом, коль скоро оно выучивается как целое, а не строится из частей. Но этот план слаб; он привел бы к тому, что принципы вычленения слова (wordhood) колебались бы непредсказуемым образом от человека к человеку, причем принципы вычленения слова для каждого отдельного человека стали бы функцией его давно забытой личной истории. В действительности же нет никакой нужды в рационализации понятия слова. Практика печатников, сколь бы случайный характер она ни носила, обеспечивает слово «слово» денотатом, вполне удовлетворительным для всего того, что мне придется сказать.
Изучение слов (в этом нечетком и подручном смысле) включает в себя контраст, сходный с тем, что имеет место между выучиванием предложений как целого и построением их из частей. В случае со словами это контраст между выучиванием слова в изоляции, т. е., по существу, как однословного предложения, и выучиванием его по контексту, т. е. при помощи абстракции, в качестве части предложения, выученного как целое. Предлоги, союзы и многие другие слова могут быть выучены только контекстуально; мы продолжаем употреблять их по аналогии с теми способами, которыми они, как было нами замечено, употреблялись в прошлых предложениях. Существительные, прилагательные и глаголы, как правило, большей частью выучиваются в изоляции. Однако то, какие из них выучиваются в изоляции, а какие — только в контексте, меняется от человека к человеку. Некоторые, конечно же, вроде ‘sake’1*, выучиваются только в контексте.
То же самое представляется уместным и в случае с терминами типа молекула, которые, в отличие, от «красный», «квадратный» и «кафель», не отсылают к таким вещам, на которые можно определенным образом указать. Такие термины, однако, могут быть освоены еще и при помощи третьего метода, а именно при помощи описания предполагаемых объектов. Этот метод можно было бы отнести к числу контекстуальных, однако он заслуживает особого внимания.
Вещи, которые не могут быть даны при помощи органов чувств, можно понятно описать благодаря аналогии, в частности благодаря специальной форме аналогии, известной как экстраполяция. Так, рассмотрим молекулы, которые описываются как то, что меньше всего виденного. Этот термин «меньше» первоначально становится для нас осмысленным благодаря своей ассоциации с такими наблюдаемыми различиями, как различия между пчелой и птицей, мошкой и пчелой, пылинкой и мошкой. Экстраполяция, которая приводит к речи о совершенно невидимых частицах, например о микробах, может быть представлена в виде аналогии отношения: предполагается, что по своей величине микробы сравнимы с пылинками точно так же, как пылинки — с пчелами. Если микробы незаметны, то в этом нет ничего удивительного; точно так же по большей части обстоит дело и с пылью. Микроскопы подтверждают учение о микробах, однако они вовсе не требуются для того, чтобы понимать его; и переход к еще более микроскопическим частицам, молекулам и прочему, столь же мало утруждает воображение.
Коль скоро мы вообразили молекулы при помощи аналогии по величине, проведем еще и другие аналогии. Так, используя термины движения, первоначально выучиваемые в связи с видимыми вещами, мы представляем молекулы как движущиеся, сталкивающиеся, отталкивающиеся. В этом заключается способность аналогии делать неощутимое ощутимым.
Однако аналогия, скажем так, в исходном смысле соотносит между собой вещи, которые уже известны независимо от самой аналогии. Сказать, что молекулы понимаются по аналогии с пылинками или другими наблюдаемыми частицами, означает, очевидно, отклониться от этого смысла аналогии. Если мы установим аналогию в том, что касается отношения «меньше, чем» (как я и сделал, предположив, что отношение «меньше, чем», в котором молекулы или микробы стоят к пылинкам, понимается по аналогии с наблюдаемым отношением «меньше, чем», в котором пылинки находятся к мошкам и т.п.), мы все-таки будем отклоняться от аналогии в исходном смысле; данная аналогия не является-таки аналогией между вещами или отношениями, известными независимо от аналогии. Мы можем, однако, сделать так, чтобы сохранить исходный смысл понятия «аналогия». В данную аналогию входят, с одной стороны, целые наблюдаемые твердые тела и наблюдаемые так называемые скопления, например, пылинок или мошек, с другой.
Конечно же, эта аналогия довольно ограниченна. Дополнительная поддержка при оценке динамики молекул твердых тел приходит со стороны аналогии кровати на пружинах. Но факт заключается в том, что все то, что выучивается о молекулах при помощи аналогии, является довольно скудным. Для того чтобы получить правильное представление о молекулах, необходимо знать, как действует учение о молекулах в рамках физической теории, а этого вообще нельзя добиться ни при помощи аналогии, ни при помощи описания. Этого можно добиться путем изучения слова в контексте как фрагмента предложений, которые выучиваются для использования в подходящих условиях как целое.
В случае с некоторыми терминами, которые отсылают или нацелены на то, чтобы отсылать к физическим вещам, аналогия имеет еще более ограниченную ценность, чем в случае с молекулами. Так, в физике света с ее общеизвестной смешанной метафорой волны и частицы понимание физиком того, о чем он ведет речь, должно практически целиком зависеть от контекста, т.е. от знания того, когда использовать различные предложения, которые говорят одновременно о фотонах и о наблюдаемых феноменах света. Такие предложения напоминают несущие конструкции, удерживаемые тем, что они говорят о знакомых объектах на ближнем конце, и поддерживающие труднодоступные объекты на дальнем конце. Объяснение становится странно обоюдным: фотоны постулируются для того, чтобы помочь объяснить феномены, а эти феномены и относящаяся к ним теория объясняют, что же физик имеет в виду, говоря о фотонах8.
Представляется, что когда кто-либо предлагает теорию, относящуюся к объектам определенного рода, наше понимание того, что он говорит, будет состоять из двух фаз: во-первых, мы должны понять, что это за объекты, и, во-вторых, мы должны понять, что о них утверждает теория. В случае с молекулами две эти фазы в известной степени разделены благодаря наличию довольно хороших аналогий, которые осуществляют первую фазу; тем не менее наше понимание того, «чем являются эти объекты», в значительной степени зависит от второй фазы. В случае с волнами-частицами в принципе нет никакого значимого разделения; наше достижение понимания того, чем являются эти объекты, по большей части есть не что иное, как знание того, что утверждает теория по их поводу. Мы не учимся сперва тому, о чем говорить, и лишь затем — тому, что говорить об этом.
Представьте себе двух физиков, спорящих о том, имеет ли нейтрино массу. Обсуждают ли они одни и те же объекты? Они согласны друг с другом в том, что та физическая теория, которой они оба с самого начала придерживаются, донейтринная теория, требует исправления в свете тех современных экспериментальных данных, которые ей противоречат. Один физик утверждает, что исправление должно заключаться в постулировании новой категории частиц, а именно частиц, лишенных массы. Другой отстаивает альтернативный способ исправления, заключающийся в постулировании новой категории частиц, обладающих массой. Тот факт, что оба физика используют слово «нейтрино», не существенен. Различать в данном случае две фазы: первую, связанную с согласием по поводу того, что представляют собой объекты (т.е. нейтрино), и вторую, касающуюся разногласия по поводу их качеств (имеют они массу или нет), просто-напросто абсурдно.
Разделение слов на такие, которые следует считать соотносящимися с объектами определенного рода, и на те, которые подобным образом рассматривать не следует, нельзя проводить на грамматической основе. ‘Sake’ представляет тому ярчайший пример. Иллюстрацией иного рода является «кентавр». Примером третьего рода будет «атрибут», коль скоро среди философов имеют место разногласия, существуют ли атрибуты. Вопрос о том, что есть, будет подвергнут изучению позже (гл. 7). Однако между тем мы замечаем, что различия в способах изучения слов являются как грамматическими, так и референциальными. Слово «кентавр», хотя оно и не является истинным относительно какого-либо объекта, выучивается обычно с помощью дескрипции предполагаемого объекта. Оно также, конечно, может быть выучено контекстуально. ‘Sake’ может быть выучено только с помощью контекста. «Кафель», которое отсылает (refer) к объектам, может быть выучено или в изоляции как однословное предложение, или контекстуально, или по описанию. «Молекула», которое тоже (предположим) отсылает к объектам, может быть выучено как контекстуально, так и по описанию. Точно так же обстоит дело и с «фотоном» и «нейтрино», за тем единственным исключением, что дескриптивный фактор играет в этих последних случаях меньшую роль, чем в случае со словом «молекула». Наконец, слова «класс» и «атрибут», вне зависимости от того, считаем ли мы их отсылающими к объектам или нет, почти наверняка выучиваются только при помощи контекста.
8 Относительно косвенного характера связи между теоретическими терминами и терминами наблюдения см.: Braithwaite. Scientific Explanation, Ch. 3; Carnap, Methodological character of theoretical concepts; Einstein, p. 289; Frank, Ch. 16; Hempel, оба указанных в библиографии произведения.