Валерий Дмитриевич ГУБИН
НОЧНЫЕ РАЗГОВОРЫ
Фантастический рассказ
Художник С. Ю. Гаврилова
Вторые сутки я продирался сквозь Мещеру, обходя бесчисленные болота и
подолгу застревая на привалах — то мой примус не хотел работать, то вокруг
оказывалось слишком много крупной сладкой черники. Первоначально я рассчитывал
пройти от Рязани до Касимова в три дня, но, вероятно, переоценил свои
возможности, ибо к данному времени я, по моим подсчетам, не прошел и половины
пути.
Давно пора было останавливаться, разбивать палатку, стремительно
накатывался вечер, но я все не решался — то место не нравилось, слишком сыро и
много комаров, то чересчур темно и мрачно. Наконец, с первыми сумерками я,
совершенно измотанный, вышел на довольно широкую симпатичную полянку, снял
рюкзак и опустился рядом. Птицы уже улеглись, лес затих, а прямо над поляной
медленно проплывало огромное, пышное облако, красное с одного боку от заката. Ни
ставить палатку, ни раскочегаривать примус не было сил, да и есть не хотелось.
Решившись отложить все на утро, я вытащил матрас, надул его и задвинул под
огромную раскидистую ель, затем влез в спальник и, перед тем как улечься,
оглядел свои владения. Поляна представляла собой ровный треугольник, точно по
углам которого стояли три ели. Все три гораздо выше и мощнее остальных деревьев.
Под одной из них лежал я.
«Что-то есть в этом неестественное, как будто кто-то нарочно так
аккуратно вырубил в лесу треугольник и расставил эти ели по углам. Может, сюда
вертолет садится, привозит продукты лесникам по воскресеньям?»
Уже совсем стемнело, но две ели по краям были видны хорошо. Мрачные и
величавые, они вдруг показались мне великанами, которые стоят и ждут, когда я
засну, чтобы подойти. Страх шевельнулся во мне, я лег, закрыл глаза и стал
вслушиваться в лес. Еле слышно пробежал по верхушкам ветерок, какая-то птица
завозилась в ветвях и пискнула. Чувство неведомой опасности, поселившееся от
вида грозных, настороженных елей, не проходило, и поэтому я старался не спать, а
слушать. Но спать хотелось нестерпимо, я буквально проваливался в сон, однако
сознание сопротивлялось, и я лежал так с полчаса в каком-то непонятном забытьи,
то ли спал, то ли грезил. Временами я уже видел отрывки снов, временами открывал
глаза и смотрел на редкие звезды над поляной.
«Так можно промаяться до утра, чего я, в самом деле, боюсь? Здесь никого
нет. Даже если кто придет, он меня под елью не увидит. Надо заставить себя ни о
чем не думать».
Я замер и попытался представить себе какой-нибудь образ, чтобы,
сосредоточившись на нем, собраться и успокоить мысли. И тут же перед глазами
возникла вся поляна сразу, какой я ее увидел еще до темноты: загадочно ровная, с
высоченными елями по углам и высокой травой, примятой местами ветром. Потом на
поляну вышел лось и стал внимательно смотреть в мою сторону. Я понял, что уже
сплю, хотя все еще слышу все звуки вокруг. Слышу, как снова пробегает ветер, и
лес начинает глухо гудеть, недовольный тем, что его разбудили. И потом я вдруг
начал слышать еще что-то, как будто совсем рядом со мной разговаривают, только
не словами, но разговаривают — я явственно слышу голоса, вернее, легкое гудение,
в котором все время меняется тональность, как в разговоре человека. Я попытался
проснуться, чтобы посмотреть — кто здесь гудит, но все тело было налито густой
сонной тяжестью. Я вслушивался изо всех сил в разговор и вдруг стал понимать
его, причем было такое впечатление, что говорят во мне, хотя звуки явно
доносились снаружи.
— Смотрите, он уже спит, спит уже, спит...
— Кто, кто спит...
— Тот, кто все время движется, кто всегда проходит мимо...
— Да, мы видим, он лежит около тебя, мы видим, видим, видим...
Голоса, как множественное эхо, все время разбегались в стороны,
затихали, потом снова усиливались и звучали отчетливо.
— Как интересно, он всегда проходит мимо, а теперь неподвижен, как мы,
совсем неподвижен...
— Надо послушать его, давайте послушаем, послушаем, послушаем...
— Надо позвать хранителя ночи, хранителя ночи... где он, пусть
придет...
— Пусть придет хранитель ночи, пусть придет...
— Здесь я, что вы разболтались, как сороки, я уже давно здесь.
— Послушай его, послушай и расскажи нам... Это так интересно... так
интересно...
— Кого послушать?
— Вот он лежит здесь — тот, кто все время проходит мимо, а теперь лежит
здесь...
Страшным усилием я разлепил веки и увидел, что недалеко от меня
действительно стоит хранитель ночи — огромное, непроглядно черное пятно на фоне
серого неба. Пятно приблизилось ко мне, окутало меня с головой. Я попытался
шевельнуть рукой, чтобы его согнать, но рука не двинулась, и я опять закрыл
глаза.
— Ну что ты слышишь, что слышишь, слышишь...
— Помолчите же минутку, — говорит хранитель, — вы мне мешаете.
Я почувствовал легкие, почти воздушные прикосновения к моему лицу, к
закрытым глазам, очень ласковые прикосновения, от которых мой страх
улетучился.
— У него было две тетки, он их очень любил, они давно уже умерли, одна
от инфаркта, а другая погибла — несчастный случай, очень давно.
— Две тетки и больше ничего, больше ничего...
— Как жаль, что две, а нас трое, но я все равно хочу быть одной из них,
одной теткой, одной...
— А я буду другой, другой буду...
— Давайте же разговаривать, давайте... Хранитель, переводи нам скорее,
скорее переводи нам, что слышишь...
— Вот старые болтуньи, да потише вы, дайте вслушаться.
И тут я услышал голос моей старшей тетки — Елизаветы — она работала
медсестрой в госпитале и почему-то все время, приходя к нам, была в белом
халате.
— Валерик! Я купила тебе Марка Твена. Это удивительный писатель. Большая
удача, обе повести — про Тома и про Гека — в одной книжке и стоит недорого —
всего двадцать пять рублей.
— Ты опять балуешь мальчика, — говорит ее младшая сестра — Нина — она
всегда казалась очень строгой из-за толстой роговой оправы очков и черных волос
с ровным пробором посредине головы, — двадцать пять рублей совсем не дешево, он
ее все равно порвет через месяц. И потом сейчас лето, нужно активно отдыхать, он
и так целый день валяется на кровати и читает. Я вот принесла ему мяч, очень
крепкий, его вилкой не проколешь. Уверяю тебя, это ему сейчас нужнее.
— А я тебя уверяю, что чтение еще никому не повредило.
— Там еще мать есть, — говорит хранитель.
— Я буду мамой, я хочу быть мамой, мамой...
И я слышу голос матери, молодой и звонкий:
— Перестаньте вы ругаться, педагоги несчастные, своих заведите и
пробуйте на них методы.
— Зачем ты так, — говорит тетя Лиза, — ты ведь знаешь, если бы не война,
у меня бы не один был, как у тебя, а трое или четверо, но ведь Ваню не
вернешь.
— Ваню не вернешь, а что ты со своим майором тянешь, давно бы
расписались.
— Боюсь я его — пьет часто, а как выпьет сильно, так обязательно рюмки
ест.
— Как ест?
— Очень просто, берет в рот и жует. Страшно это.
— И ничего?
— Ничего, только кровь на губах. У него на фронте было две контузии.
— Да бог с ним, Лиза, — говорит тетя Нина, — не расписывайся. Я,
например, девки, давно про эти глупости не думаю. Кому я нужна в двадцать восемь
лет при таком дефиците мужиков? Зато, если захочу погулять, то гуляю, кто мне
что скажет?
— Ну-ка кончайте эти разговоры — ребенок слушает.
Я рванулся и сел на матрасе. Было абсолютно темно, лишь верхушки
деревьев слева слегка подсвечивались встающей за лесом луной.
«Здесь мне не уснуть, надо убираться в лес, иначе кошмары замучают». — Я
взял матрас за угол и, пошатываясь, потащил его за собой в лес, засыпая на
ходу.
— Валерик! Ты приходи еще, мы здесь навсегда поселились, здесь
хорошо!
— Валерик! А помнишь, как ты упал и рассек гвоздем подбородок, прибежал
весь в крови и не давал промыть рану, йода боялся пуще смерти, я тебя целый час
чуть не на коленях уговаривала. У тебя до сих пор, наверное, остался шрам.
— Валерик! А помнишь, ты все грозился, что когда вырастешь и станешь
генералом, то будешь каждый день покупать мне арахис в марципане, каждый день по
триста граммов.
Чем дальше я отходил от поляны, тем тише становились голоса:
— Ты приходи сюда обязательно, мы здесь навсегда, навсегда,
навсегда...
Я споткнулся о корень и рухнул прямо на матрас. Проснулся от неистовых
криков птиц, которые выясняли отношения прямо над моей головой. Весь лес был
пронизан солнцем и запахами медленно нагревающейся земли. Я встал и пошел к
поляне за вещами. Прямо посреди поляны стоял в высокой траве лось и смотрел на
меня.
— Доброе утро, шеф! — заорал я.
Он встрепенулся, отскочил в сторону, но потом, сохраняя достоинство,
неспеша потрусил в чащу.
Наскоро перекусив и собрав рюкзак, я обошел поляну, постоял около каждой
из трех огромных елей, осторожно погладил шершавую, всю в смоляных потеках
кору.
«Может это и не сон, а ели действительно прослушали меня, вытащили моих
теток и поселили в себе. Теперь они будут здесь жить еще долго-долго и
разговаривать по ночам. И если я приду через несколько лет и лягу здесь спать,
они опять будут ко мне обращаться... Только вряд ли я найду когда-нибудь еще эту
поляну, слишком невероятно снова выйти сюда, на крохотный пятачок земли в самой
середины Мещеры. Да и ели со временем забудут моих любимых теток, услышат
что-нибудь новое и забудут».
Я шел, постоянно оборачиваясь, и поляна еще долго просвечивала между
деревьев. Я не выдержал, повернулся и громко крикнул:
— Дорогие мои тети, не тоскуйте здесь, я к вам обязательно еще
приду!
И пошел, даже побежал, уже не оборачиваясь.
— Ты приходи, приходи, обязательно приходи, мы теперь здесь навсегда...
— кольнуло в сердце острой иглой.
 |
Губин В. Д. |
Текст подготовил Ершов В. Г. Дата последней редакции: 19.03.2002
О найденных в тексте ошибках сообщать: mailto:vgershov@chat.ru
Новые редакции текста можно получить на: http://vgershov.lib.ru/