134. Оксман — Азадовскому
<Подрезково>
11 сентября <1954>
Дорогой Марк Константинович,
вот и прошли прекрасные дни Аранжуэца1, надо возвращаться в Саратов, в глушь2, к сукиным сынам, на давно опротивевшую работу. В этом году засуха уничтожила богатейший в перспективе урожай — и сейчас мешочники, как саранча, под корень уничтожают все городские продовольственные ресурсы — нет ни хлеба, ни муки, ни круп, ни сахара. Все надо везти из Москвы, без которой мы бы чувствовали себя как в блокаде. Билеты взяты на 15/IX, — последние дни проходят в суете, осложненной бесконечными гостями и визитерами. Баллада Жени Шварца звучит у нас исключительно свежо и актуально. К работе я так и не приступил, если не считать рецензии на Гнедича3, которую хотел было послать вам на апробацию, но отсутствие в Подрезкове машинистки и своенравие машинисток «Лит<ературного> Нас<ледства>» затянуло переписку на такое продолжительное время, что едва успел отправить рецензию Базанову, а копию в Гурзуф4.
Работа произвела на меня впечатление дилетантской, претенциозной, беспомощной в историко-лит<ературном> отношении, кустарной в текстологическом. Не волнуйтесь, — я был очень галантен и уверил Базанова, что это «наш Гете»5, несмотря на все огрехи, ошибки, недоделки6. От самой Ирины Ник<олаевн>ы, которой послал копию отзыва с почтительнейшим сопрово-дит<ельным> письмом, еще, конечно, не успел получить ответа. Во всяком случае, она как умная баба должна понять, что я прежде всего желал помочь ей протолкнуть книгу, о чем свидетельствует мое общее заключение, а конкретные недочеты выявлены так предельно доходчиво, что устранение их не составит никакого труда. Все же то, что никакими домкратами не поднять, — осталось за скобками и понятно только немногим, не входящим в редакцию «Биб<лиотеки> поэта».
Вы меня бесконечно огорчили своими авансовыми тревогами за будущее. Тревога — тревогой, но я с ужасом замечаю, что это состояние перманентной тревоги приобретает несколько маниакальный характер. Вы очень хорошо отметили в последнем письме, что я был в несравненно худшем положении (и притом много лет — и не только в 30—40-е годы, но и совсем недавно, до самой оттепели). Так поверьте мне, дорогой друг, что у вас нет никаких реальных оснований тревожиться за ваше литературное будущее, за ваше материальное положение. Я и в Ленинграде, а особенно в Москве, понял, что ваше имя котируется очень высоко, что никакой дискриминации в отношении вас ни на литературном, ни на научном фронте не допускается (не ручаюсь только за некот<орые> круги фольклористов — просто потому, что с ними не общаюсь). Но вы сами себя подкашиваете своей мнительностью, своими излишними разговорами на эти темы, своим, как вы сами выражаетесь, «нытьем». Времена стоят жесткие, люди бесконечно устали от собственных забот — и их «нытьем» не проймешь, а, наоборот, заставите держаться деловых людей от вас подальше. Я понимаю потребность в авансировании ваших работ и т. п., но чем меньше вы будете смущать издат<ельств>а и редакции этими предварит<ельными> условиями — тем будет лучше вам и в матер<иальном> отношении. Это вовсе не парадокс! Сначала надо получить заказ (в любой форме), а потом уже ставить вопросы о финансировании его, а не наоборот. Видимо, вы и отстали за последние годы от «движения времен на издательском фронте,— иначе вашей линии поведения не понять! Бога ради, не поймите меня неправильно. Я даже хотел об этом писать Лидии Владимировне, а не вам, ибо это, на мой взгляд, вопрос весьма серьезный в самом тривиально-матерьяльном смысле. Поскольку речь зашла о тактических проблемах, я не могу не <на>помнить вам, что и все мои попытки отрегулировать ваши отношения с Бельч<иковы>м имеют в виду только тактическую сторону дела, а вовсе не его существо. По существу я с вами вполне согласен.
Из Саратова вам должны были послать послед<ний> том наших «Уч<еных> Зап<исок>», за который основную ответственность несут не только авторы, но и я7.
Сердечный привет Лидии Влад<имировне>, вам и Костику от нас обоих.
Ваш Ю. Оксман
1 Начальные слова в пьесе Шиллера «Дон Карлос».
2 Перефразированы слова Фамусова («Горе от ума» Грибоедова): «В деревню, к тетке, в глушь, в Саратов...» (IV, 14).
3 См. примеч. 3 к письму 127.
4 Т. е. И. Н. Медведевой (у Томашевских был собственный дом в Гурзуфе).
5 Эга ироническая ремарка, нередкая в письмах Оксмана (см., например, в примеч. 4 к письму 27), восходит, по всей очевидности, к юбилейным торжествам Гете в 1932 г., когда в советской печати широковещательно развернулась «борьба за Гете». «Историческим наследником Гете, — решительно заявлял один из видных германистов того времени, — является рабочий класс» (Шиллер Ф. П. Гете и современность // ЛГ. 1932. № 14. 23 марта. С. 3). «Все великое в Гете, — вторил ему рапповский критик Л. Л. Авербах, — принадлежит нам – стране строящегося социализма, победившему пролетариату» (Там же. № 15. 29 марта. С. 1). См. также: Кут А. Кому принадлежит Гете // Вечерняя Москва. 1932. № 68. 23 марта. С. 3; и др. Пафос «нашего Гете» заметно окрашивал и некоторые юбилейные выступления 1949 г. (в частности - статьи М. Шагинян).
6 О том же Оксман сообщал С. А. Рейсеру 30 августа: «...Закончил, наконец, отзыв о «Гнедиче» Медведевой — вышел печатный лист кисло-сладких ламентаций, объясняющих необходимость перестройки всего тома и существенной доделки статьи и примечаний. Но все это сделано с приседаниями и комплиментами, так что обижаться никак нельзя на суровые истины...» (РГАЛИ. Ф. 2835. Оп. 1. Ед. хр. 413. Л. 20 об.).
7 См. примеч. 7 к письму 124.