134. Оксман Азадовскому

<Подрезково> 11 сентября <1954>

Дорогой Марк Константинович,

вот и прошли прекрасные дни Аранжуэца1, надо возвращаться в Саратов, в глушь2, к сукиным сынам, на давно опротивевшую работу. В этом году засуха уничтожила богатейший в перспективе урожай — и сейчас мешочники, как саранча, под корень уничтожают все городские продовольственные ресурсы — нет ни хлеба, ни муки, ни круп, ни сахара. Все надо везти из Москвы, без которой мы бы чувствовали себя как в блокаде. Билеты взяты на 15/IX, — последние дни проходят в суете, осложненной бесконечными гостями и ви­зитерами. Баллада Жени Шварца звучит у нас исключительно свежо и акту­ально. К работе я так и не приступил, если не считать рецензии на Гнедича3, которую хотел было послать вам на апробацию, но отсутствие в Подрезкове машинистки и своенравие машинисток «Лит<ературного> Нас<ледства>» затянуло переписку на такое продолжительное время, что едва успел отпра­вить рецензию Базанову, а копию в Гурзуф4.

Работа произвела на меня впечатление дилетантской, претенциозной, бес­помощной в историко-лит<ературном> отношении, кустарной в текстологи­ческом. Не волнуйтесь, — я был очень галантен и уверил Базанова, что это «наш Гете»5, несмотря на все огрехи, ошибки, недоделки6. От самой Ирины Ник<олаевн>ы, которой послал копию отзыва с почтительнейшим сопрово-дит<ельным> письмом, еще, конечно, не успел получить ответа. Во всяком случае, она как умная баба должна понять, что я прежде всего желал помочь ей протолкнуть книгу, о чем свидетельствует мое общее заключение, а конкрет­ные недочеты выявлены так предельно доходчиво, что устранение их не соста­вит никакого труда. Все же то, что никакими домкратами не поднять, — оста­лось за скобками и понятно только немногим, не входящим в редакцию «Биб<лиотеки> поэта».

Вы меня бесконечно огорчили своими авансовыми тревогами за будущее. Тревога — тревогой, но я с ужасом замечаю, что это состояние перманентной тревоги приобретает несколько маниакальный характер. Вы очень хорошо от­метили в последнем письме, что я был в несравненно худшем положении (и притом много лет — и не только в 30—40-е годы, но и совсем недавно, до самой оттепели). Так поверьте мне, дорогой друг, что у вас нет никаких реаль­ных оснований тревожиться за ваше литературное будущее, за ваше матери­альное положение. Я и в Ленинграде, а особенно в Москве, понял, что ваше имя котируется очень высоко, что никакой дискриминации в отношении вас ни на литературном, ни на научном фронте не допускается (не ручаюсь только за некот<орые> круги фольклористов — просто потому, что с ними не обща­юсь). Но вы сами себя подкашиваете своей мнительностью, своими излишни­ми разговорами на эти темы, своим, как вы сами выражаетесь, «нытьем». Вре­мена стоят жесткие, люди бесконечно устали от собственных забот — и их «нытьем» не проймешь, а, наоборот, заставите держаться деловых людей от вас подальше. Я понимаю потребность в авансировании ваших работ и т. п., но чем меньше вы будете смущать издат<ельств>а и редакции этими предва­рит<ельными> условиями — тем будет лучше вам и в матер<иальном> отно­шении. Это вовсе не парадокс! Сначала надо получить заказ (в любой форме), а потом уже ставить вопросы о финансировании его, а не наоборот. Видимо, вы и отстали за последние годы от «движения времен на издательском фронте,— иначе вашей линии поведения не понять! Бога ради, не поймите меня неправильно. Я даже хотел об этом писать Лидии Владимировне, а не вам, ибо это, на мой взгляд, вопрос весьма серьезный в самом тривиально-матерьяль­ном смысле. Поскольку речь зашла о тактических проблемах, я не могу не <на>помнить вам, что и все мои попытки отрегулировать ваши отношения с Бельч<иковы>м имеют в виду только тактическую сторону дела, а вовсе не его существо. По существу я с вами вполне согласен.

Из Саратова вам должны были послать послед<ний> том наших «Уч<еных> Зап<исок>», за который основную ответственность несут не только авторы, но и я7.

Сердечный привет Лидии Влад<имировне>, вам и Костику от нас обоих.

Ваш Ю. Оксман

1   Начальные слова в пьесе Шиллера «Дон Карлос».

2   Перефразированы слова Фамусова («Горе от ума» Грибоедова): «В деревню, к тетке, в глушь, в Саратов...» (IV, 14).

3   См. примеч. 3 к письму 127.

4     Т. е. И. Н. Медведевой (у Томашевских был собственный дом в Гурзуфе).

5     Эга ироническая ремарка, нередкая в письмах Оксмана (см., например, в при­меч. 4 к письму 27), восходит, по всей очевидности, к юбилейным торжествам Гете в 1932 г., когда в советской печати широковещательно развернулась «борь­ба за Гете». «Историческим наследником Гете, — решительно заявлял один из видных германистов того времени, — является рабочий класс» (Шиллер Ф. П. Гете и современность // ЛГ. 1932. № 14. 23 марта. С. 3). «Все великое в Гете, — вторил ему рапповский критик Л. Л. Авербах, — принадлежит нам – стране строящегося социализма, победившему пролетариату» (Там же. № 15. 29 мар­та. С. 1). См. также: Кут А. Кому принадлежит Гете // Вечерняя Москва. 1932. № 68. 23 марта. С. 3; и др. Пафос «нашего Гете» заметно окрашивал и некото­рые юбилейные выступления 1949 г. (в частности - статьи М. Шагинян).

6     О том же Оксман сообщал С. А. Рейсеру 30 августа: «...Закончил, наконец, отзыв о «Гнедиче» Медведевой — вышел печатный лист кисло-сладких ла­ментаций, объясняющих необходимость перестройки всего тома и сущес­твенной доделки статьи и примечаний. Но все это сделано с приседаниями и комплиментами, так что обижаться никак нельзя на суровые истины...» (РГАЛИ. Ф. 2835. Оп. 1. Ед. хр. 413. Л. 20 об.).

7     См. примеч. 7 к письму 124.