27. Оксман
— Азадовскому
<Саратов> 10 сентября <19>49 Дорогой
Марк Константинович,
возвращаю Вам тезисы Базанова. Я видел
летом корректуру его книги1. В части,
касающейся В. Ф. Раевского, все в ней так серо, наивно, беспомощно, случайно и
неточно, что я сразу перестал завидовать. Мой материал не утрачивает значения
и сейчас, хотя четвертая его часть искалечена диссертацией. Жду выхода в свет
работы Могилянского2 о «Русском Сборнике»3,
где использован более для меня дорогой круг источников, которые лежат в моем столе с 1917 г. Но и эта публикация
меня не путает. Важны выводы, которые делаются на основании того или иного
материала, а не сам материал. А в этом отношении я, кажется, могу быть спокоен4.
В Москву я приехал через несколько дней после
вашего отъезда. Было досадно, но — ничего не поделаешь! Оставался я в Москве
около трех недель. отказавшись
от поездки в Ленинград, где и людей уже осталось к тому времени мало, да едва
ли мой приезд кого-нибудь и обрадовал бы даже из старых друзей. Всякому овощу
свое время. Я поражен был, — какими быстрыми темпами пошел процесс выветривания
человеческих душ после последних встрясок на литературном фронте. Герцен писал
очень тонко о «моральной атмосфере» после 14 декабря5, но ведь
Николай Федорович не Николай I, a Головенченко даже не Фон-Кок6.
Да и борьбы ведь никакой не было — историческая несостоятельность
космополитизма обнаружилась настолько очевидно, что единственным Аннибалом его
оказался покойный Нусинов7. Впрочем, все
это вы знаете не хуже меня.
Очень благодарен вам за последнее письмо. Оно
тем более интересно, что в нем звучит речь «не мальчика, но мужа»8,
— мужа, избавившегося, наконец, от последних реликтов прекраснодушия. Не хочу
говорить сейчас о ваших личных делах. В Москве я много слышал о них, слышал и
«за» и «против» (из первоисточника9).
Особого оптимизма у меня по этому поводу нет, но в системе учреждений Акад<емии> Наук вам какая-то площадка, конечно, будет
обеспечена. А дальше, через год—два, вы и сами станете вспоминать о
происшествиях 1949 г.,
как о нехорошем сне, не больше. Готов держать пари, что будет все именно так! У
меня все пока без перемен, т. е. крайне неустойчиво и неясно. Отдыхать почти не
пришлось, так как Москва нисколько не успокоила (хотя и освежила), а Волга
проветрила на небольшой срок. Вероятно, давно следовало бы проехать и в
Кисловодск, ибо стал непристойно тучнеть. Работаю для письменного стола очень
мало, но все-таки работаю. Если бы вышел в свет саратовский сборник о
Белинском, где у меня листов 20, то чувствовал бы себя бодрее. Но сборник лежит
в издат<ельств>е без движения, хотя давно одобрен
даже Москвою10. С тяжелой досадой на днях закончил изучение двух последних
томов академич<еского> издания Пушкина —
критической и автобиографич<еской> прозы11. Трудно вообразить
себе более возмутительную халтуру, чем работа Б. В.
Томашевского как редактора этих томов. Разумеется, я не согласен со многим из
того, что сделал и покойный В. В. Гиппиус12. Из понятной
щепетильности он старался возможно менее походить на то, что сделано было мною
для изд<ательства> «Academia»13, но, конечно, не следовало бы портить остроумными
парадоксами и беспочвенными домыслами академич<еское> издание из-за этих
похвальных намерений. Но так или иначе с В. В.
Гиппиусом можно спорить принципиально, в пределах конкретных редакторских и
текстологических проблем. Другое дело Томашевский, который, явно не читая
корректур, просто под видом двух томов акад<емическо-го>
издания напечатал ворох текстов, путая хронологический и тематический
принцип расположения материалов, сочетав «Dubia» с канонич<еским> текстом без всяких оговорок, пропустив целый
ряд текстов вовсе, снабдив некоторые записи дикими названиями, допустив варварски
ошибочные чтения в основном тексте. Я уже не говорю о «примечаниях», где
50% справок фак-
118
тически неверны.
Решил я написать об этом самому Б. В. Томашевскому, а вам и другим пушкинистам
послать копии своего критического письма14.
Задержка только за перепиской письма на машинке.
Надеюсь, что все у вас уже вполне определилось в благоприятном смысле.
Сердечный привет Лидии Владимировне от нас обоих. В процветании Костика не
сомневаюсь. Беспокоюсь за Викт<ора>
Максим<овича>.
Ваш Ю. Оксман
Дорогой Марк Константинович, не откажите срочно разрешить след<ую-щий>
вопрос: 1) где в сказках Афанасьева есть слова «колухан» и «калыган»15 и
2) в каком году и в каком издательстве напечатаны «Русские заветные сказки»16,
где упоминаются, кстати сказать, и долгогривые колуханы. Не знаю только, в какой сказке17. Это мне нужно для подкрепления
Даля в критике текста письма Белинского к Гоголю18.
1 См. примеч. 13 к письму 8.
2 Александр
Петрович Могилянский (род. в 1909 г.) — литературовед,
библиограф; автор статей и публикаций о литературе XVIII в., Писемском и др. Научный сотрудник ПД.
3 Журнал,
задуманный в 1836 г.
А. А. Краевским и В. Ф. Одоевским в противовес пушкинскому «Современнику».
Издание не состоялось: запрет был наложен Николаем I (ср. примеч. 8 к письму 71). Вопрос о «Рус. сб.» затрагивается А. П.
Могилянским в статье «А. С. Пушкин и В. Ф. Одоевский как создатели обновленных
"Отечественных записок"» (Известия АН СССР. Серия истории и
философии. 1949. Т. VI. № 3. С. 209-226).
4 14
сентября 1949 г.
Оксман писал К. П. Богаевской: «Получил от Могилянского его
работу «Пушкин и Одоевский как создатели (ей-богу, не вру! — Ю. О.) "Отечественных
записок "». В свое время я очень огорчился, узнав, что Могилянский
воспользовался моим материалом о журнале Одоевского и Краевского, планируемом
на 1836—1837 гг. Но сейчас лишний раз убедился в том, что материал надо уметь
понимать, а публикация документов, оставшихся без правильного осмысления, —
звук пустой! Впрочем, Могилянский издал и несколько звуков, но уж лучше бы они
заглохли в пустыне. Я не выдержал и написал ему детальный разбор его статьи,
из которого нетрудно будет ему понять, что он сделал большую ошибку, взявшись
за работу не по силам. Впрочем, чтобы позолотить пилюлю, я его уверил, что он
наш Гете — по своим возможностям, остающимся нереализованными. Прочтите этот
труд («труд» в самом деле немалый, но в основном
бессмысленный)...» (Ю. Г. Оксман в Саратове. С. 254—255).
В 1952 г. Оксман опубликовал в
58-м т. ЛH неизвестное
письмо А А Краевского и В. Ф. Одоевского к Пушкину от
августа 1836 г.
и подробно прокомментировал историю вокруг «Рус. сб.» (С. 289—296).
5 См. примеч. 2 к письму 5.
6 Максим
Яковлевич (Магнус Готфрид) Фок, фон (1777—1831) — управляющий ΙΙΙ-м Отделением,
ближайший помощник А. X. Бенкендорфа.
7 Исаак
Маркович Нусинов (1889—1949) — критик и литературовед. Автор работ о рус, сов. и зарубежной лит-рах (в т. ч.
кн.: Пушкин и мировая лит-ра. M., 1941). Неоднократно подвергался критике за разного рода «уклоны». Репрессирован в 1949 г. (умер в Лефортовской тюрьме).
Полагая,
что Нусинов оказался «единственным Аннибалом», т. е. единственной жертвой (по
имени карфагенского полководца, павшего в неравной борьбе с Римом), Оксман
недооценивает негативные последствия «антикосмополитической» кампании 1948—1949
гг., в ходе которой был нанесен непоправимый урон отечественной науке и
культуре, негласно утвержден антисемитизм как гос. политика и т. д.
8 Слова
Марии Мнишек из «Бориса Годунова» Пушкина (сцена «Замок воеводы Мнишка в
Самборе»).
9 Т. е. от Н. Ф.
Бельчикова (см. также следующее письмо).
10 См. примеч. 2 к письму 3.
11 Имеются в виду следующие тома
академического издания: Пушкин. Т. 11. Критика и публицистика.
1819—1834. М; Л., 1949; Т. 12. Критика. Автобиография. М.; Л., 1949. Общие
редакторы обоих томов — В. В. Гиппиус, Б. В. Томашевский, Б. М. Эйхенбаум.
12 Помимо
общей редактуры (см. предыдущее примеч.), В. В. Гиппиус подготовил к печати
ряд текстов 11-го тома.
13 Имеется
в виду Поли. собр. соч.
Пушкина в 9-ти тт., выпушенное изд-вом «Academia» в 1935—1938 гг. Т. VII—IX, содержавшие художественную, критико-публицистическую
и автобиографическую прозу Пушкина, были текстологически подготовлены и
прокомментированы Ю Г. Оксманом. Ср. примеч. 10 к письму 16.
14 Подобного
«критического письма» в архиве М. К. Азадовского не обнаружено — скорей всего,
оно так и не было отправлено (ср. письмо 32). «Я давно хотел подытожить свои
замечания в специальном письме на имя Б. В. Томашевского как редактора этих
томов, но перегруженность университетской работой в текущем семестре и
необходимость окончания нескольких срочных литературно-издательских поручений
меня надолго выбили из колеи. Письма Б. В. Томашевскому я до
сих пор не написал, что особенно досадно потому, что до него дошло несколько
моих мелких и случайных возражений, сделанных в частном разговоре, а не в
порядке систематической критики», — сообщал Оксман В. Д. Бонч-Бруевичу 8
декабря 1949 г.
(РГБ. Ф. 369. Карт. 311. Ед. хр. 62. Л. 25—25 об.). А 6 августа 1950 г. Оксман писал самому
Томашевскому, что ему хотелось бы «потолковать» с ним об ошибках академического
издания Пушкина. «Мое досье по изданию очень выросло,
печатать его не хочу, но в дискуссию вступить жажду» (РГБ. Ф. 645. Карт.
38. Ед. хр. 22). О содержании «досье» позволяют судить
отдельные письма Оксмана к Бонч-Бруевичу, предполагавшему посвятить целый
дополнительный том уточнениям и исправлениям «академического» издания Пушкина
(замысел в данном виде осуществить не удалось). С другой стороны, помочь
Оксману напечатать его статью об ошибках и промахах Пушкина пытался И.
С. Зильберштейн. «Две недели тому назад я был у С. И. Вавилова, — сообщает он
Оксману 20 февраля 1950 г.—
И как раз в разговоре с ним говорили об академическом издании. Он, конечно, очень
высоко его ставит, но я ни одну секунду не сомневаюсь, что, прочитав Вашу
статью, он для науки, для будущих изданий Пушкина согласится Вашу статью
напечатать, может быть, даже в «Вестнике Академии Наук». Повторяю, я в этом
уверен на 90 процентов. <...> Поэтому категорически Вам советую: немедленно
садитесь за полное и идеальное завершение этой своей статьи. Сидите дни и ночи, но как можно скорее пришлите мне ее. Я лично передам ее Сергею Ивановичу с соответствующим комментарием»
(РГАЛИ. Ф. 2567. Оп. 1. En. хр. 524. Л. 12). К сожалению, и этот проект не осуществился.
120
Следует, тем не менее, подчеркнуть, что
при всей своей полемичности в отношении Томашевского и его подходов к Пушкину,
Оксман в целом высоко ценил и уважал его как ученого, считая его пушкинистом
той же «плеяды», к которой принадлежал сам. Поздравляя Томашевского с
60-летием, Оксман писал ему 7 декабря 1950 г.: «Так нужно было бы поговорить о том, над чем все мы, последние пушкинисты, работаем — вы, Сергей
Михайлович, Татьяна Григорьевна, я» (РГБ. Ф. 645. Карт. 38. Ед.
хр. 21).
15 Колухан
или кулухан — отступник, отошедший от православия, еретик. Презрительно: о
священнике. Калыган или колыган — торговец лошадьми, барышник; плут (см.:
Словарь рус. народных
говоров. Вып. 13. Л.,
1977; Вып. 14. Л., 1978).
16 «Рус. заветные сказки» — известный сб.
А. Н. Афанасьева, изданный анонимно в Женеве (см. примеч. 9 и 10 к следующему
письму).
Александр
Николаевич Афанасьев (1826—1871) — фольклорист, историк, собиратель и
публикатор рус. народных
сказок.
17 «Долгогривый
колухан» упоминается в сказке «Поп и мужик» (см.: Рус.
заветные сказки А. Н. Афанасьева. М.; Париж, 1992. С. 186—187).
18 Имеется
в виду писатель, собиратель-этнограф и лексикограф Владимир Иванович Даль
(1801—1872), снабдивший А. Н. Афанасьева текстами сказок из своего
собрания, некоторые из которых вошли затем в сб. «Рус.
заветные сказки».
В
данном случае речь идет о «Словаре» Даля и трактовке им слов «колухан» и
«калыган», что отражено в работе Оксмана над «Письмом Белинского к Гоголю»,
содержащей отсылку к «Рус. заветным
сказкам» (см.: ЛН. Т. 56. С. 555 и 569).
С тем же
запросом к Азадовскому еще раньше обращался С. А. Макашин. «Был бы признателен
Вам и за то, — писал он Марку Константиновичу 4 мая 1948 г., — если бы Вы своим
авторитетом дезавуировали чтение «калыган» или «колыган». Меня оно смущает и
очень смущает, а между тем, помнится, в беседах с Ю<лианом>
Г<ригорьевичем > он очень настаивал именно на таком чтении» (РГБ. Ф. 542.
Карт. 66. Ед. хр. 22. Л. 6 об.).
Неясность в этом вопросе возникла потому, что в различных списках «Письма
Белинского к Гоголю» это необычное слово встречается в разных вариантах. «Что
Вы считаете более вероятным из этих чтений? — спрашивал С. А. Макашин в том же
письме. — На какой фольклорный памятник можно было бы сослаться для подтверждения
версии, которая, я надеюсь, будет Вами предложена» (Там же). Азадовский не
замедлил откликнуться на этот запрос. 11 мая 1948 г. С. А. Макашин благодарит
его за «драгоценную для меня справку о словце "колухан"» и при этом пишет:
«...Вы меня все же не вполне поняли. Мой спор с Ю<лианом> Гр<игорь-евичем> по поводу слова «колухан» — в другом.
Я сам принимал участие в установлении того факта, что именно список Кетчера
является наиболее авторитетным, а там именно и стоит «колухан». Спор в том,
что Ю<лиан > Гр<игорьевич>, не найдя этого слова у Даля,
считает его диалектическим вариантом слов «калыган» или «колыган», приведенных
у Даля со значением «конский барышник», «жид», «цыган» и — бранно — «плут»,
«мошенник». Меня же берет сомнение: не разные ли это слова? Как будто бы и
этимологически, и по значению — разные. Но я уж
больше не буду беспокоить Вас дальнейшими расспросами: обращусь здесь к акад<емику> Обнорскому. Вас же еще
раз благодарю за справку из Афанасьева, которую я использую для подтверждающего
комментария правильности чтения этого места» (Там же. Л. 7).
Сергей
Петрович Обнорский (1888—1962) — языковед. Руководил (с 1944 г.) кафедрой рус. языка Московского ун-та. Академик
(1939).